По мотивам повести Ч.Айтматова «Материнское поле»
Пролог
В белом свеже выстиранном платье, в темном стеганом бешмете, повязанная белым платком, она медленно идет по тропе среди жнивья. Вокруг никого нет. Отшумело лето. Не слышно в поле голосов людей, не пылят на проселках машины, не видно вдали комбайнов, не пришли еще стада на стерню.
За серым большаком далеко, невидимо простирается осенняя степь. Бесшумно кочуют над ней дымчатые гряды облаков. Бесшумно растекается по полю ветер, перебирая ковыль и сухие былинки, бесшумно уходит он к реке. Пахнет подмокшей в утренние заморозки травой. Земля отдыхает после жатвы. Скоро начнется ненастье, польют дожди, запорошит землю первым снегом и грянут бураны. А пока здесь тишина и покой. Не надо мешать ей. Вот она останавливается и долго смотрит вокруг потускневшими, старыми глазами.
Здравствуй, поле, — тихо говорит она.
Материнское поле
Поле бывает синим,
Поле бывает серым,
Поле зеленым глянет,
Словно рассветный луг.
Кажется мне порою
В поле запахнет травою
И по всему раздолью
Встанут снопы вокруг.
А далеко от поля,
Ковыль да сухие былинки,
Я побреду неспешно
Мшистой, глухой тропой
Станет внезапно сердцу
Тесно и неспокойно
В шуме колосьев услышу
Золотистых волн прибой.
И земля в ту синюю ночь была счастлива вместе с нами. Земля тоже наслаждалась прохладой и тишиной. Над всей степью стоял чуткий покой... Иногда набегал откуда-то горячий полынный дух суховея, и тогда колосья на меже качались и тихо шелестели. Может быть всего один раз и была такая ночь. В арыке лепетала вода. Голову кружил медовый запах донника. Он был в самом цвету.
Донник в цвету
Благоухал привядший донник,
И было тихо за селом
Меня учил Чингиз Айтматов
Добру к деревьям и к земле:
-Люби грозу, дожди, снега…
И ветер и полнозоревый восход…
Живи, как яблоня, на свете:
Она и старая цветет.
Ищи всему свое начало
Во глубине своей души.
И что сегодня отзвучало
Забыть назавтра не спеши.
Без отчуждения и гнева
Переживи лихие дни
И для весеннего посева
Зерно и песни сохрани.
И потом мы шли вместе. А заря разгоралась, золотились первыми самые высокие снежные вершины горы, и ветер со степи струился на встречу синей-синей рекой. Эти летние зори были зорями нашей любви. Когда мы шли с ним вдвоем, весь мир становился иным, как в сказке. Вместе с нами встречал восходящую зарю ранний жаворонок. Он взлетал высоко- высоко, повисал в небе, как точка, и бился там, трепыхался, словно человеческое сердце, и столько раздольного счастья в звенела в его песнях… Смотри, запел наш жаворонок ! – говорил Суванкул. Чудно, даже жаворонок был у нас свой. И ты бессмертен, жаворонок мой!
Толгонай и Суванкул
У Толгонай и Суванкул
Был чудный жаворонок свой
Поумолк он давным давно
Только синей звезде на небе
Не спится – Все глядит да глядит в окно.
Что ликуешь?.. И ты не бессмертна,
И твоя наступит пора…
Тяжело засыпают ветры
Тяжело, когда падают горы
Тяжело, когда погибают хлеборобы.
Только разве Млечный Путь переспорить?
Не умрет он, а свет доструит
Свет любви, свет мгновения,
То, что «чудным» Чингиз окрестил,
Свет слепящего вдохновения,
Свет как светочь среди светил.
Серебрится светлая полоска
И в сиянии этом неброском
Есть тревоги и думы свои
И на ладони отдохнувшей земли
Врезали линию судеб – бессмертие любви
Толгонай и Суванкул.
Первый день страды – всегда праздник, никогда в этот день не видела я сумрачного человека. Никто не объявляет этот праздник, но живет он в самих людях, в их походке, голосе, глазах...
В то утро тоже, как всегда, было шумно и людно. Задорные голоса перекликались из одного края в другой. Но веселее всех было у нас, на ручной жатве, потому что молодаек и девушек здесь целый табор был.
Приступили и мы к работе, замелькали серпы, солнце жарче припекло, и застрекотали на всю степь цикады. Отрадно было слышать звон серпов, шелест падающей пшеницы, слова и смех людей. Алиман пустилась бежать к комбайну Касыма. Она бежала по новой стерне, стройная, молодая, в красной косынке и белом платье, и казалось, несла в руках не кувшин, а песню любящей жены. Все в ней говорило о любви.
День страды
Густел звездопад над хлебным полем
Невидимой силой ведом...
Мелькала косынка-крылатка,
И ширился шуток размах.
Как бабочка, билась трехрядка
В больших, неустанных руках.
И плыли по кругу молодки
И все они красивые вполне!
Покачливы бедра – как лодки
На медленной валкой волне.
А жницы – да хватит ли места? –
На велосипеде покататься всыть!
...Сбежал Касым к Алиману
Вдоль речки вдвоем побродить.
А в стане – гостей полновластье
Да песенных дел торжество!
И каждому верилось в счастье,
Которое встретит его.
До самого вечера сидела я в тени под деревом у арыка и смотрела на жатву. Машины пылили взад-перед по дороге, отвозя обмолот до тока.
Ужинать сели мы на траву полевого вагона, хлеб был горячей, только испеченный. Он припахивал керосином, железом, соломой и спелым зерном… Я проглотила хлеб со слезами и подумала: «Хлеб бессмертен…!» И жизнь бессмертна! И труд бессмертен!»
Жатва
В день жаркой жатвы - с верхом полни закрома!
Что из того, что смертен каждый!
Неистребима жизнь сама!
Твоя страда не сотнеглава:
И ей придет отлетный срок
Прилипчива худая слава
Дорожек легких, лживых строк.
Пусть лягут строки, словно стыки,
Где в распре радость и беда
... А труд и жизнь – равно велики
И то и эта - навсегда ...
О поле мое заветное, ты сейчас отдыхаешь после жатвы. Не слышно здесь голосов людей, не пылят на дорогах машины. Не видно комбайнов, не пришли еще стада на стерню. Ты отдала людям свои плоды и теперь лежишь, как женшина после родов. Ты будешь отдыхать да взмета зяби.
Мать Земля
Земля во власти взмета зяби
Лежит тверда и холодна,
Но этот холод лишь снаружи,
А в глубине тепла она.
Настанет день с травой зеленой-
Прекрасный день в твоей судьбе,
И арамат земли взрыхленной
Наполнять молодость тебе.
Но ты пока ее не трогай:
Ей надо, как тебе и мне,
Побыть в покое хоть не много
Себя послушать в тишине.
Земля не спит, она лишь чутко дремлет,
Отчитывая годы и века
Мы можем с высоты смотреть на землю,
Но не имейем права – с высока!
Над нею кружат звездные метели.
И все на ней – чем дышим и живем.
Земля нас качает в колыбели,
И материнским кормит молоком.
Земля затряслась под ногами, рельсы загудели. С грохотом, в дыму, в пару, с красными колесами, с жаркими огнями пронеслись два черных паровоза...
В эту минуту раздался рядом крик: Мама-а-а! Алима-а-ан Он! Маселбек! Ах ты, боже мой, боже! Он проносился мимо нас совсем близко. Всем телом перегнулся из вагона, держась одной рукой за дверь, а другой махал нам шапкой и кричал, прощался. Я только помню, как воскрикнула: «Маселбек!» И в тот короткий миг увидела его точно и ясно: ветер растрепал ему волосы, полы шинели бились, как крылья, а на лице и в глазах – радость, и горе, и сожаление, и прощание! И не отрывая от него глаз, я побежала вдогонку. Мимо прошумел последний вагон эшелона, а я еще бежала по шпалам, потом упала. Ох как я стояла и кричала! Сын мой уезжал на поле битвы, а я прощалась с ним, обнимая холодный железный рельс. Все дальше и дальше уходил перестук колес, потом и он стих.
Военный эшелон
Устав от мерной музыки колес,
Отдав себя во власть родному очагу,
Я снова слышу тополиный шум
И жаворонка радости истому.
Мое окно распахнуто в рассвет,
И боль утрат, и горечь трудных лет,
Как будто на свет родился новый хлебороб
Я все опять сначала узнаю,
Душой воспринимая перемену...
Прости земля, забывчивость мою
И не прими случайно за измену
И не поймет лишь тот, кто сердцем слеп:
Из века в век черным-черна землица
Да она родит металл и хлеб!
-Давайте жить! – Застукали колеса,
И строить мир – сказала Толгонай.
Глядела я в ту ночь в небо,и чудилось мне,что Млечный путь усеян свежий золотистый соломой,рассыпанными зернами и щелхой обмолота. И в той звездной выси, сквозь Дорогу Соломщика, как далекая песня, уходит эшелон, удаляется стук его колес. Засыпала я под этот затихающий стук и думала,что сегодня пришел на свет новый хлеборот. Пусть долго живет он,пусть он будет у него столько зерна,сколько звезд но небе.
Зерна наших дней светите с
Позолотою резной.
Берегите каждый колос
Наших радостных полей
Не хотим мы видеть черных
Зерен, выжженных войной
Пусть сияет в звездной выси
Золотистых нив прибой.
Не мечтаем мы о чуде
К нам полей живая речь
Говорим мы хлеб бессмертен,
Научитесь жизнь беречь
ЭПИЛОГ
Но жизнь не совсем погибла… На небе вспыхивает яркая река Млечного пути – Дорога Соломщика. Великая заря поднимется над горами. Гимном бессмертию человека звучат слова Матери-земли:
- Эй, солнце, сияющее в небе, ты вечно ходишь вокруг меня, воспой славу матерям нашим! Эй, сине-белые могучие небесные горы Ала-Тоо, вы вечно возвышаетесь над миром, воспойте славу отцам нашим!
Споем славу человеку! Он выше всех, мудрее всех. Он бессмертен!
Калыс Ишимканов.
СТИХИ
ТОЛГОНАЙ У ЯРКОГО КОСТРА
То ли с поля, то ли с пира,
В летний вечер, в поздний час,
У яркого костра Толгонай замерла,
И с него она не сводит глаз.
В пестрых огненных узорах,
В этом сполохе борьбы,
Вдруг на миг предстанут взору,
Очертания трудной судьбы.
Что там в угольном сердечке,
Замерцало издали?
То ли отблеск синей речки,
То ли звездный небосклон.
Но внезапное виденье,
Вскроет пламенный поток,
То ли чудный млечный путь.
То ли слезы горемычной Алиман?
Еще внимательный Айтматов,
Сопоставляет что к чему…
Но этот звездный эшолон,
Стучит по сердцу Толгонай.
И в сияньи яркого костра,
Есть тревога и дума своя,
А пока здесь тишина и покой,
Здравствуй, поле, - говорит Толгонай.
Мысленно с полем и с горами говорила,
С небом, и с травою, и рекой,
Их от всей души она благодарила
Что землю родную сберегли такой.
То ли с поля, то ли с пира
В летний вечер, в поздний час,
У яркого костра Толгонай замерла,
И с него она не сводит глаз.
РУХ ОРДО – ОЗАРИВШИЙ ЧЫНГЫЗА
Только вечер затеплет звезду,
Как и прежде, волнуясь заранее,
Я к нему иду по тротуару
Я к нему прихожу на свиданье.
На скамье своей, он в бронзе отлит,
Был задумчив как в юные годы,
Верный рыцарь чистой правды
И приверженец тайный свободы.
Зимний день становился мутней
Небо низилось, изморозь сея,
И плыла среди черных ветвей
В эту темень волна Иссык-Куля.
И тогда мне казалось вот-вот
Он, сединой встряхнув как бывало,
На преметную тропку сойдет –
Иль, вернее, сбежит с пьедестала.
Так и было той тихой порой,
Час, когда оживают виденья, -
В сон аллей за оградой литой
Проскользнул он безмолвною тенью...
Перепархивал легкий снежок,
Синий сумрак окутал неярко
Молчаливый Будды черток
И картины пустынного парка.
На стволы чистый иней налип,
Распростерт был Ордо величаво,
И под своды строгих гранит
Повела его юная слава.
Вновь он видел – годам вопреки –
Над водой тяжелой и синей
Павильонов лепных завитки
И орел на колонне озерной.
К обелиску кыргызских побед
Сосны иглы свои уронили,
Рух Ордо был от инея сед,
И покорно в ней статуи стыли.
Было тихо и пусто кругом,
Ни души – лишь деревья стоят
И в тумане ползли над водою
Кудряватые прядями тени.
Он же тенью скользил в полутьму.
Пусть волшебные сумерки длятся
Он живой. И не надо ему
Снова в бронзу свою возвращаться.
Воскресают былые года:
И та же ночь, у яркого костра
И останется нам навсегда
Рух Ордо, озаривший Чынгыза.
В ДОМЕ МУЗЕЯ АЙТМАТОВА
Подсвечник. Книга. Недопитая вода
И коженый чехол на старом кресле.
И если ничего не знать, и если
Забыть про все ... Войдет хозяин в дом
По каменным ступеням расколенным,
По каменному полу в тишине.
И отсветы от красной и зеленой
Листвы сквернут в колючей седине
И вздрогнет Ташчайнар, лежащей серой шкурой,
И Акбара спрячет голову под стол.
И ржавчина с последней пули бурой
Сойдет, и пуля возвратится в ствол
И будет день наполнен новым делом.
И стены наколятся до бела.
И ночью вновь над домом опустелым
Услышит он: звонят колокола
Звонят над той машинкой, где стучал он
Как дятел на рассвете, каждый день
Где солнце удлиняло, и кочало,
И к полдню укорочивало тень.
В обложках книг пружиной время сжалось ,
В них стонут, зверя бьют, ведут отстрел.
И мальчик Нургазы бессмертно прижимался
К кому то в ожидании любви.
И засмеялась Джамиля от страсти
На жестких травах под полящим днем...
Он жить умел. Он был над жизнью властен,
Как Танабай и иноходцец Гульсары.
Обдуманно ушел он, иль случайно
Повествование к точке сведено?
В прищуре глаз его сокрыта тайна,
Которую раскрыть не суждено.
ЗАВЕТНОЕ СЛОВО АЙТМАТОВА
Шло слово его от семьи до семьи
И к нам перешло по наследству:
Айтматова знаем со школьной скамьи,
Он в души вошел наши с детства
О,юность далекая! вспомнятся пусть
Нам первые в жизни уроки
И сын мой султан твердил наизусть
Айтматова любимые строки
Запомнилось крепко парнишке на век
Стихи о предании старом:
“Кто ниспослал нам вечный спор
Как человеку человеком быть”?
На сборе,в походе строку за строкой,
Читал он,чуть выпадает случай;
И, как с поговоркой хорошой какой,
Был с ними мой сын неразлучен
Лугами ,полями,извивами рек
Он шел, озаренный вопросом...
“Нет,нескончаем вечный спор-
Как человеку человеком быть?”
Мой дядя солдатом ушел на войну
И путь был кровавый и долгий,
И все таки дядя до эльбы дошел
А шел он от матери-чуй!
И пел он о родине после боев
Под грохот солдатского шага:
“Победой прославлено имя твое…”
И стяг на вершине рейхстага!
“И на войне все тот же спор –
Как человеку человеком быть”
Друзья подпевали! не вернулся мой дядя
Под сень родимого дома
“В предсмертных криках слышал спор-
Как человеку человеком быть!
“Вот победили,все тот же спор-
Как человеку человеком быть?”
Ветеран вспоминает минувшие дни
Словами поэта родного
“В победных кликах слышу спор-
Как человеку человеком быть?”
Мчится Гулсары из века- вечность,
И пылает живей всех живых
Вечный, айтматовкий, человечный
Не подкошенный пулей стих.
СКОРБЬ
Не льдов заснежанных пластины
И не застывшую зарю-
Доныне.
Айтматовской кончины
Простить не можем
Мы 10 июню
И кажется
Что даже ели
У Белого дома на виду
Тогда росли
И поседели
От лютой скорби
В том году ...
У МОГИЛЫ АЙТМАТОВА
Кыргызский пантеон. Немая мрамора ограда
И белый обелиск глазами обнимая
Я прочитал слова, которые болят
Болят уж много лет, болят, не заживая.
И эта боль на сквозь тогда меня прожгла.
На свете чувство есть, которые безмерны:
«Пуская твои дела останутся бессмертно.
Зачем любовь моя тебя пережила!»
Не камню - надписи я говорил: «Живи!»
Лишь только в слове мысль пребудет первозданной.
На солнечной горе Чон-Таш стоял я бездыханно,
И ветер дул в лицо всем существом любви.
ПОЭТОВ ЧИТАЮТ ПОЭТЫ
Есть снег за окном, да еще фонари,
Да комната дымное эта.
В кругу своем тесном до новой зари
Поэтов читают поэты.
Минувшие страсти, далекие дни
Алымкула, Чингиза, Жолона...
По чувству, по свойству, по счастью радни
Поэтов читают поэты.
Есть радость, и гордость и трепет святой,
А мелочной завести нету.
Услышать бы те, кто уже за чертой.
Поэтов читают поэты.
Пока не взойдет на крутом берегу
Лиловая дымка рассвета-
Все живы, все вместе, все в тесном кругу,
Поэтов читают поэты.
ЧИТАЮТ ЧЫНГЫЗА, ЖОЛОНА
Читают Чынгыза, Жолона,
Знакомые строки поют.
И сколько в них жизни и света,
Что нет ни часов, ни минут –
Есть вечности легкой дыханье,
И юность, как прежде, со мной,
И звездных ресниц трепыханье
Над горестной этой землей.
Читают, как будто пылают
Светильники вечных планет.
Читают, как будто шагают,
Живут Чынгыз и Жолон.
И слышится в слове певучем
Сквозь хор возрастающих дум,
И черная туча за тучей,
И озера сердитого шум.
А этот порыв исполинский,
Пронзенный строку невзначай,
Когда произнес Айтматов
Жолон это – “Не искушай”
Читают Чынгыза, Жолона,
Стучат их живые сердца.
И празднику жизни и света
Как будто не будет конца.
ЧИТАЯ АЛЫКУЛА, АНАТАЯ
Я в комнате сижу, не клеится работа,
Как будто кто зовет иль отвлекает что то.
Багровой полосой подобно миражу,
Но кто бы это был- ума не приложу.
Не я тоскую, он томиться и тоскует,
Поверх моих забот мне родину рисует.
От этих мерных слов, от скромных уповании.
Протяжней чей-то вздох, кому-то жизнь желанней.
Какой он был лет пятьдесят тому назад,
А я то здесь при чем?А я в чем виноват?
И парочка в углу- чахотка и поэт-
Не трогает меня. И видится не четко.
И страшное пятно наметил в отдаленье,
И шерстью промокнул мое воображение.
А этот красный шарф, забытый на окне!
Я торопил тебя- и отыгралось мне.
Вот вспыхнул бледный лик, вот медленно потух.
Понять бы мне, какой в меня вселился дух.
Вот откроется дверь, Алыкул с порога мне кивнет:
-Эй, браток!- и поправит мой корявый стих.
АЛЫКУЛ
Я хотел бы роз багровый куст
В капельках прохладных до рассвета
Посадить у гранитного дома книг
В добрый день рождения поэта
Принесут цветы и без меня
Ну, а мне бы все- таки мечталось
Из другого памятного дня
Принести цветов хотя бы малость
Этот день был восемь лет тому назад-
Множеством гирлянд, тюльпанов красных
Бишкек наш словно яблоневый сад
Фрунзенскую улицу венчала
Вмятины от пуль, погромов след,
Но в глазах огонь, в сердцах отвага,
Над толпою- бронзовый поэт,
Осененный кумачевым флагом.
В Октябрьском районе Бишкека я живу
Озаренный апрельским вещним светом
Мы мерзли в декабре, но щедрость роз
Мы несли любимому поэту.
Калыс Ишимканов
Родной Бишкек
Так говорит акын, и так его устами
Великий, древний говорит народ:
Кыргызам, братья все, кто вместе с нами
Под знаменем Манаса к нам идет
Баткен в цвету, Джалалабад богата,
Что радостно в Бишкеке хорошо и в Оше,
Я – кыргыз, но как родного брата
Корейца я пойму, узбека обниму.
