Добавить свою статью
27 Июля 2018
Новый взгляд на жизнь и творчество Саякбая Каралаева

От Гомера до Саякбая

До нас с древнейших времен дошли имена, начиная с легендарного Ырамановского Ырчы уула, то есть, Певца - сына Ырамана, который мог петь об одном только внутреннем убранстве юрты полдня без остановки, имена лишь немногих великих сказителей-манасчи. Известно, что Саякбай изобразил Певца – сына Ырамана реальным историческим лицом, который существовал в эпоху вождя Манаса и наряду с его сорока джигитами-сподвижниками-чоро участвовал и в боях, и жил вместе с ними, а в мирное время воспевал об их бессмертном подвиге перед народом.

Иными словами, если и напрашиваются какие-то параллели между сказителями-манасчи и с Гомером, то следует вести речь в первую очередь о Певце - сыне Ырамана, и только затем можно говорить о других сказителях-манасчи. Говоря так, я ничуть не хочу умалить дар более поздних сказителей-манасчи, тем более – Саякбая. Упаси бог.

Я всего-навсего хочу лишь хоть немного приблизиться к исторической правде и восстановить справедливость в меру своих сил и возможностей. С легкой руки Алексея Максимовича Горького, основателя многонациональной советской литературы, впервые прилюдно назвавшего казахского безграмотного поэта-импровизатора Джамбула Джабаева «Гомером ХХ века», это сравнение превратилось в ходульное выражение и с тех пор кого только не сравнивали с Гомером, называя «Гомером ХХ века»…

А между тем, при всей грандиозности и схожести древнегреческих эпосов и кыргызского эпоса «Манас», налицо и принципиальное их различие. Ибо, ровно с того момента, как гомеровское произведение нашло свое бумажное воплощение, оно перестало уже развиваться, застыв раз и навсегда, как литературный памятник. А «Манас» же напротив, продолжал беспрерывно развиваться на протяжении множества веков, а может быть, и нескольких тысячелетий. И так продолжалось вплоть до 1958-года, когда было выпущено знаменитое четырехтомное издание данного эпоса, - первая более или менее полная зафиксированная запись прежде существовавшего только в устной форме кыргызского народного героического эпоса.

И что примечательно, Саякбай был почти сразу же признан автором своего собственного варианта эпоса «Манас», того исторического уникального издания, а не исполнителем, как считали до этого всех сказителей-манасчи… О том, какие предшествовали испытания, мытарства на этом долгом и трудном пути признания, и чего это стоило лично Саякбаю, - более подробно будет написано в хронологическом порядке…

Не будем углубляться в дебри исторической полемики, заметим лишь, что при определении «возраста» эпоса «Манас» принято говорить, начиная от нескольких тысячелетий до 1000 лет, - как время окончательного сформирования эпоса в том виде, в каком он дошел до нас. И, как известно, эта дата была отпразднована как 1000-летний юбилей эпоса в 1995-году.

Стало быть, само собою подразумевается, что на то, чтобы эпосу «окончательно сформироваться» тоже потребовалось немало времени. И за это время множество великих сказителей-манасчи «приложили» свои руки, вносили свою неотъемлемую лепту… Но почему же, именно на долю Саякбая выпала честь именоваться автором своего собственного варианта и стать самым великим сказителем-манасчи в истории кыргызского народа и эпоса «Манас»?

Удивительно, что по сию пору встречаются и такие исследователи, которые склонны видеть в Саякбае лишь заурядного исполнителя и продолжателя своих великих предшественников. Мне кажется, такое отношение было бы вполне обоснованным, если бы еще задолго до рождения Саякбая имелась запись эпоса «Манас» и он пришел к своему искусству сказителя-манасчи по рукописным и книжным вариантам. Думается, такое мнение сложилось отчасти и оттого, что сам Саякбай, воспевая мастерство своего учителя – сказителя-манасчи Чоюке признался так:

«Чоюке – чынар, мен - чырпык, Чоюке - бүркүт, мен – чымчык», - то есть, в буквальном переводе: «если Чоюке сравнить с большим деревом-чинарой, то я - маленькая веточка, а если Чоюке признать – орлом, то я - птенчик…» Но не стоит забывать, что согласно традициям кыргызского фольклорного искусства, ученикам всегда было свойственно с особым благоговением относиться к своим наставникам, каких бы больших высот они не достигли в будущем по уровню своего мастерства!

То есть, благодарность своему наставнику за то, что он приобщил своего ученика к великому искусству, и умение скромно держаться перед ним всю жизнь - неизменные атрибуты кыргызского фольклорного искусства. Даже внутренне осознавая, какого величия они уже достигли и «переросли» своих наставников, кыргызские мастера искусства никогда не рвались впереди в сторону почета и уважения, а скромно следовали за своими учителями, пропуская их всегда вперед…

И Саякбай отнюдь не является исключением.

Вне всякого сомнения, и до Саякбая (начиная, еще с эпохи Гомера, смею предположить) существовали великие сказители-манасчи, но судьбе было угодно так, что первая попытка зафиксировать на бумаге великого кыргызского эпоса была предпринята лишь во второй половине XIX века. А после того, как большая часть эпоса была записана при непосредственном его участии, имя Саякбая Каралаева еще в середине ХХ века прочно утвердилось среди самых великих сказителей-манасчи в истории кыргызского народа.

Имя же первого великого сказителя-манасчи Ырамана Ырчы уулу раз и навсегда осталось в самом содержании эпоса «Манас», естественным образом вплетаясь в ткань и суть народного эпоса, передаваясь из уст в уста в течение многих веков.

В античности историчность Гомера и его ныне уже хрестоматийных древнегреческих эпосов «Илиады» и «Одиссея» вовсе сомнений не вызывала. Предок современной исторической науки Геродот, например, в своей «Истории» отмечал, что Гомер и Гесиод жили за четыреста лет до него… Гомер и Гесиод для Геродота были одинаково реальными лицами. Историчность Гомера не вызывала сомнений (вплоть до наступления эпохи Просвещения) также в средние века и в эпоху Возрождения.

Точно также, историчность древнего кыргызского народного героического эпоса, несмотря на то, что он был записан и издан лишь в ХХ веке, никогда не подвергалась сомнению. Более того, об истоках и этапах формирования эпоса «Манас» в последнее время возникают все новые и новые версии. Пока, что генезис эпоса «Манас» является самой малоизученной стороной широко распространенного среди нашего народа любимого эпоса. Лично мне представляются плодотворными поиски в этом направлении из источников и литературы тех народов, которые имели письменность еще в древнюю эпоху.

Вот, к примеру, еще в 20-х годах ХХ века немецкий исследователь А.Хейслер написал, что в Средневековом Западноевропейском эпосе «Песня о Нибелунгах», переведенного с верхненемецкого и средненемецкого языков на современный немецкий язык, ведется речь «о гибели Бургундского королевства, разгромленного гуннами». В этом героическом сказании южногерманских племен повествуется о событиях IV-VI веков нашей эры, так называемой эпохи великого переселения народов, когда «эти племена расселялись в провинциях распавшейся Римской империи, создавая варварские королевства и одновременно то ведя войну с азиатскими кочевниками, гуннами, обрушившимися на восточную и среднюю Европу, то вступая с ними в союз…»

А гунны, в свою очередь, до возникновения Великой Тюркской Империи в VI веке жили на нынешней территории кыргызов и являются нашими историческими предками. Известно, что древних тюрков византийцы называли гуннами. А древние греки этнонимами гунны и тюрки пользовались параллельно.

Собственно говоря, для нас тут примечателен сам факт создания немецкого эпоса, народом, «разгромленного гуннами королевства». Следовательно, мы имеем полное основание предположить, что раз побежденный народ сумел создать такой прекрасный эпос, то у победителей тех далеких сражений тем более имелся весьма богатый и почти «готовый материал» для создания своего народного героического эпоса?!

Вполне вероятно, что именно в ту эпоху были заложены первые «кирпичики» ныне дошедшего до нас грандиозного эпоса «Манас». Существует даже такое мнение, будто вождь гуннов Атилла является одним из наиболее вероятных прототипов Манаса Великодушного. Я же лично придерживаюсь другую точку зрения, и предпочитаю считать образ Манаса художественно-собирательным. В этом образе на протяжении веков сказители-манасчи и наш народ как бы аккумулировали все лучшие черты своих вождей-героев, постепенно приводя их в соответствие со своими высокими идеалами всех времен и эпох.

Саякбай твердо верил в реальное существование своего любимого героя Манаса Великодушного. Более того, он верил и в то, что дух Манаса-батыра остается живым по сей день, даже после его гибели по сюжету эпоса и может покарать всех тех людей, кто отзовется о нем неуважительно или плохо, или же относится к нему неподобающим образом…

Прослеживая за всеми высказываниями и предостережениями гениального сказителя-манасчи в разные годы, можно заметить, что эту священную, великую веру своему Манасу Великодушному Саякбай Каралаев непоколебимо пронес в себе через всю свою сознательную жизнь.

Он был вместе со своим народом

В 1916-году произошло одно из самых трагических событий в истории кыргызского народа, которое коснулось всех людей независимо от их возраста и сословной принадлежности. Все люди бежали без оглядки, желая спастись от неминуемой угрозы гибели, возникшей вдруг черной тучей на родной земле.

Среди них были и Саякбай со своими родителями. Саякбай в ту пору среди своих земляков и близлежащих сел стал довольно известным и перспективным, талантливым молодым сказителем-манасчи. Ему уже исполнилось двадцать два года. Молодой джигит опять стоял на рубеже двух возрастных границ – прощаясь со своей юношеской порой навсегда, он уже вступал в пору зрелости… Возраст, который пришелся на такой переломный, трагический момент в истории народа.

Если вспомнить знаменитые блоковские строки «мы – дети страшных лет России, забыть нам не в силах ничего», то вовсе неудивительно заметить, что на долю поколения сверстников Саякбая выпали самые тяжелые и судьбоносные испытания в истории нашего народа. Не зря ведь незыблемый патриотический дух, любовь к истории и культуре своего народа, воспевание величественно-прекрасных, монументальных черт героев эпоса «Манас» у Саякбая проходит красной нитью.

Говорят, что смерть уравняет всех: и друзей, и врагов, богатых и бедных, хороших и плохих… Нет, не только смерть, но и большое горе, трагедия также способны уравнять и сплотить народ. В этом совсем не трудно убедиться, сделав небольшой экскурс в недавнюю историю. Так называемое классовое ожесточенное противостояние между «белыми» и «красными», годы репрессий, приведшие к постепенному осушению и опустошению интеллектуального и духовного потенциала народа, думается, не зря завершились именно в самом конце 30-х годов прошлого века, то есть, в самом начале второй мировой войны.

Образ неожиданно возникшего общего врага моментально сплотил всех тех вчерашних классовых врагов, которые вот уже в течение больше двадцати лет никак не могли поделить одну общую родину. Как известно, вскоре, в самые трудные моменты войны из тюремных камер были вызволены даже ранее объявленные непримиримыми, лютыми врагами нового советского общества бывшие опытные белогвардейские военачальники теперь уже возглавив красноармейских солдат, ринулись в бой против гитлеровских захватчиков.

Точно также, все кыргызы, после бегства в Китай, объединенные общим горем, на чужбине начали жить дружно, помогая друг другу в меру своих сил и возможностей, тотчас же раз и навсегда позабыв о делениях на всякие разнообразные кыргызские роды и подроды, и на землячества, на богатых и бедных. Благо, их всех помимо общего горя объединял еще и эпос «Манас», который всегда и всюду, даже в самые судьбоносные моменты в истории кыргызского народа был вместе со своим народом. Невольно вспоминаются ахматовские строки «…Не под чуждым небосводом, и не под защитой чуждых крыл, я была тогда со своим народом, там, где он, к несчастью был…»

Становление и окончательное формирование Саякбая Каралаева, как сказителя-манасчи пришлись именно на эту пору. Конечно, уровень сказительского мастерства и диапазон безграничных возможностей у Саякбая все еще продолжали неуклонно расти, но общее мировоззрение, понимание и постижение эпически-сказочного мира своих героев уже состоялось…

Всего лишь год чуть с небольшим – с августа 1916-года по ноябрь 1917-года, - длилось бегство в Китай для Саякбая и его семьи. Но нет никакого сомнения в том, что этот год по своей значимости и по масштабам тех событий, которые пришлось пережить беженцам, приравнивается целой эпохе. А для молодого сказителя-манасчи Саякбая – тем более. Ибо, уходя среди беженцев малоизвестным, начинающим сказителем-манасчи, он обратно вернулся на родину, уже став довольно известным и перспективным манасчи среди кыргызского народа.

Слух и слава о Саякбае как об очень талантливом сказителе-манасчи в Китае среди беженцев распространились с молниеносной быстротой. Его выступления люди всюду с нетерпением ждали. В ходе выступления манасчи, плача и радуясь, вместе с ним, слушатели вместе с тем воодушевлялись, народ в это тяжкое время видел в героях эпоса свою опору и духовную поддержку. Неизбывно верили в то, что их непременно минует сия горькая чаша судьбы, и они вновь окажутся на родной земле. Состоится возрождение и процветание всего кыргызского народа!

Как правило, в аилах беженцев слушать Саякбая собирались всем миром – начиная с больных стариков преклонных лет, которые еще были в состоянии подняться с постели, до грудных младенцев, которых на руках носили молодые мамы.

О братьях Жайыл и Жайлообай

Именно один из таких дней и стал для Саякбая судьбоносным в смысле всей его последующей личной жизни. Как раз в Китае Саякбай встретил свою любовь и познакомился со своей будущей женой Бейшекан, с которой они, души не чая друг в друге, в счастье и в полном взаимопонимании прожили вместе ровно сорок лет, – начиная с лета 1917-года по май 1967-года – до самой скоропостижной кончины его любимой супруги.

Дело в том, что нередко Саякбаю приходилось выступать и по просьбе народа или по специальному приглашению богатых и знатных людей и в самых отдаленных селах беженцев. В один из таких дней его пригласили и с особым почетом встретили в маленьком аиле знаменитого прежде на всей Иссык-Кульской долине богача Жайлообая, - о нем Саякбай был заочно наслышан еще до бегства в Китай, хотя и не был с ним лично знаком.

Прежде на Иссык-Кульской долине все знали двух братьев Жайыла и Жайлообая, которые владели сказочным богатством. Про них говорили, что их бесчисленный скот не умещается на пастбищах.

А теперь выяснилось, что от былого несметного богатства Жайлообая остались лишь незначительные крохи, поскольку, поспешно убегая, беженцы могли взять с собой лишь самое необходимое и малое, что они могли взять с собой, или же небольшое количество скота, которое они смогли вместе с собой угнать. А все нажитое имущество, целые табуны лошадей и отары овец, коровы и верблюды, а также всякая прочая живность остались бесхозными на родной земле, не говоря уж о любовно, терпеливо в течение долгого времени строившихся и со вкусом обставленных роскошных домах…

Но, судя по благодушному настроению и беспечному виду Жайылбая, чувствовалось, что он вовсе и не горюет о потерянном своем богатстве. Он, наверное, относился к тому редкому типу людей, которые все потери и неудачи, жизненные невзгоды умеют переносить с необычайной стойкостью, говоря, мол, «бог дал – и бог взял», утешая тем самым не только самого себя, но и всех окружающих себя людей, придавая им силы и веру в будущее…

И вот, этот самый богач Жайлообай, видавший виды в своей жизни, послушавший выступления самых знаменитых и талантливых кыргызских певцов и сказителей, санжырачы-родословников прямо у себя дома на родине, не имея такой возможности в Китае, видимо, заскучал по ним. Время от времени до него доходили лестные слухи о новоявленном молодом сказителе-манасчи. Он про себя ждал, что Саякбай рано или поздно окажется и в его аиле, думая, что вот тогда, воочию увидев и послушав, сам лично оценит его истинный уровень. Нет, еще не было случая, чтобы какой-нибудь знаменитый певец, комузист или сказитель-манасчи обошли его своим вниманием!..

Но, судя по всему,– вот уже прошел почти целый год, как они в Китае, - Саякбай вовсе и не торопился посетить его аил, чтобы удостоить их своим вниманием и представить перед ними свой редкий дар. Постепенно у Жайлообая взыгралось самолюбие, хотя он и виду не подавал об этом посторонним. Да и о своих ожиданиях он ни с кем не делился. Услышав от знакомых об удивительных, незабываемых выступлениях Саякбая, которые иной раз, начиная с раннего вечера, тянулись всю ночь, продолжаясь до самого утра, Жайылбай напускал на себя деланно равнодушный и беспристрастный вид, говоря, ну и слава богу, что у древних кыргызов, издревле богатых на разные таланты, появился еще один одаренный сказитель-манасчи в такую трудную пору, видать, бог не оставит наш народ в беде и забытье.

Но все же, самолюбие богача Жайлообая было задето не на шутку. Он про себя, иной раз, думал: неужели этот новоявленный сказитель-манасчи думает, что богач Жайлообай настолько обеднел на чужбине, что даже не в состоянии уже оплатить за его выступление, сделав ему прилюдно щедрый подарок, как это принято испокон веков по традиции у кыргызов?!

В конце концов, воспользовавшись оказией, Жайлообай передал Саякбаю свое личное приглашение, с тем, чтобы он в любом удобном для него времени посетил его аил, обосновавшийся чуточку на отшибе. Все аилы кыргызов-беженцев поселились совсем неподалеку друг от друга на равнинной долине Текесской пустынной степи, где на пустынных просторах ранее свирепствовал лишь беспрестанный суховей.

Аилу богача Жайлообая досталась местность у самого подножья горы. У богача Жайлообая было четверо детей – сыновья Урманбет, Молдо, Кожобил и единственная дочь – Бейшекан. Он в Китае со своими близкими родственниками и сородичами обосновал свой маленький аиль, состоящий из очень скромных маленьких юрт и легких лачуг. Внешне, по сути, получилось так, будто ничего и не изменилось и они все вместе как бы временно переехали с прибрежья Иссык-Куля на просторы китайской пустыни. Конечно, за исключением тех, кого настиг гибель в ходе бегства, кто погиб в пути, сорвавшись со скалы, на высокогорном, трудно переходимом перевале или кого унесла река с бурным течением при переходе границы, а также тех, кому-то было суждено умереть от истощения и внезапно вспыхнувших с новой силой старых болезней на чужбине.

И вот, оставшиеся в живых сородичи Жайлообая, ранее и без того дружные, пережив стольких жестоких испытаний судьбы, казалось, стали еще дружнее и человечнее, держались все вместе, делясь друг с другом с последним куском хлеба. Почти весь скот, угнанный вместе с собой, был распродан за бесценок или же выменян на самые обычные, простые продукты питания с целью, лишь бы хоть как-то выжить. Да и содержать большое количество скота, объективно говоря, на этих скудных степных пастбищах не было возможности. Поэтому, люди, основным источником дохода которых до этого было лишь скотоводство, все как один, вмиг обнищали.

«Манас» всегда был духовной поддержкой для своего народа

Вот в таком состоянии и застал Саякбай аиль знаменитого богача Жайлообая и его сородичей, прибыв туда вместе со своими несколькими товарищами, которые всюду постоянно сопровождали его в пути. Но посторонним людям невооруженным глазом было заметно, что, несмотря на весьма скромный, как и у всех беженцев, быт, тут чувствовалась совсем другая духовная аура, - вместо унылой неопределенности и мрачно-пессимистического настроя без всяких слов и объяснений ощущалось какое-то твердое, незыблемо-жесткое желание преодолеть все эти временные трудности.

В других аилах кыргызских беженцев подобное одухотворенное, просветленное настроение у слушателей обычно возникало лишь после прослушания его многочасовых выступлений, или же даже лишь ближе к концу… Вот, что в самом начале по приезду приятно поразило Саякбая, по своей натуре также никак не терпящего уныния и пессимизма в жизни людей. И еще, судя по тому ажиотажу, который царил вокруг, чувствовалось, что встретившие тут его люди изрядно соскучились по народным песням и легендам, и, конечно, по бесценному по своему значению для кыргызской национальности эпосу «Манасу».

Постепенно стекаясь со всех сторон, люди собирались на чуть холмистой, ровной просторной зеленой лужайке перед юртой богача Жайлообая, которая при всей своей нынешней малости, все же выделялась среди всех остальных юрт, как по своему размеру, так и по внутреннему и внешнему убранству. Да к тому же, она была расположена в самом центре этого аила. Чуть поодаль от сгрудившегося в кучку народа, так, чтобы дым от очага не мог достать до большой юрты, одновременно на двух больших казанах, с бульканьем, варилось мясо только, что зарезанных двух баранов. Один из них был зарезан в честь гостей и для большой юрты, а другой – для народа, который так соскучился по такому редкостному празднику – таковым было указание богача Жайлообая к своим джигитам.

А сам Жайлообай, тем временем, вальяжно и с важным видом облокотившись на пуховую подушку, полулежа-полусидя на тёре юрты, неспешно беседовал с только, что прибывшим в его аиль молодым сказителем-манасчи Саякбаем, сидящим на тёре рядом с ним. Потихоньку и как бы невзначай поспрашивал у него за чаем и обедом, из какого он рода кыргызов, из какой местности родом, и на каких местах Иссык-Кульской долины и кыргызской земли он уже успел побывать, и так далее…

А затем, когда Жайлообай узнал, что молодой Саякбай является дальним родственником и учеником самого сказителя-манасчи Чоюке, у него как будто сразу же моментально испарилось всякое сомнение по отношению к молодому сказителю-манасчи. Дело в том, что Жайлообай раньше был хорошо знаком с Чоюке и безмерно любил его творчество. И с большим уважением относился к нему, как к человеку, не упуская возможности лишний раз угостить его и оказать всяческие почести. Будучи на родине, на Иссык-Куле приходилось неоднократно слушать его неповторимые сказания, которые так и сохранились в его сердце, как будто это было только вчера.

Гости, прибывшие ближе к полудню, должны были пообедать и до вечера отдохнуть, как следует с дальней дороги. Только затем, хорошенько покормив их, создав все необходимые им условия, следовало представить певцов и сказителя-манасчи перед народом. Это неизменное правило хорошо усвоил Жайлообай, и от своей прислуги тоже всякий раз требовал строгого соблюдения этого правила.

Выступление молодого сказителя-манасчи Саякбая, длившееся в аиле Жайлообая с раннего вечера до самого утра, оставило всем слушателям без исключения грандиозное впечатление. Его непрерывное, вдохновенное сказание со стороны напоминало проливной дождь, перемежающийся время от времени со сверкающими молниями, которые сопровождались с грохотом громов.

Участие Каныкей – вдовы великодушного героя Манаса, - на конных скачках со скакуном своего сына Семетея Тайтору, и вправду не могло бы оставить равнодушным никого из слушателей. Каныкей – ханыша, то есть, жена кыргызского хана Манаса, после его смерти, преследуемая его же сводными братьями, вынуждена была бежать со своим маленьким ребенком – с Семетеем на руках. И теперь, живя под покровительством своего отца Темир-хана в Бухаре, все время мечтала вернуться на родину Ала-Тоо.

И вот, наконец, когда настала пора, она загадала себе желание – если на скачках победит скакун ее сына Семетея - Тайтору, то все будет в порядке, - так, как задумала она. В таком случае, она обо всем расскажет своему сыну Семетею, которому уже исполнилось двенадцать лет, как завещал об этом его отец - сам Манас. До этого возраста юный подросток Семетей, и слыхом не слышавший о том, что он здесь является беженцем, а Каныкей, которую он принимает за свою старшую сестру, – на самом деле является его матерью, беззаботно развлекался, предаваясь различного рода увеселительным играм кочевников, занимаясь охотой с ловчими птицами...

Встреча с любовью на всю жизнь

То первое выступление в аиле Жайлообая запомнилось и самому Саякбаю. Дело в том, что эта поездка стала знаменательной для него тем, что он в тот свой первый приезд в аиль Жайлообая познакомился с его любимой младшей дочерью – красавицей Бейшекан.

Это судьбоносное знакомство состоялось прямо в большой юрте Жайлообая, когда они распивали чай за неспешной беседой. Бейшекан забежала ненадолго по просьбе отца Жайлообая заменить чайник остывшего чая. Кыргызы-беженцы, и ранее любившие этот напиток, находясь в Китае – на древней родине чая, теперь уже окончательно лишенные прежнего разнообразного обилия своих любимых национальных напитков, таких, как кумыс, бозо, курут, джарма, и т.д., сами того не подозревая, незаметно и как-то по-особенному пристрастились к чаю.

Бейшекан – красивая девушка во цвете лет, зашла в большую юрту с чайником в руке и сама лично разлив в окаймленные цветными узорами китайские фарфоровые пиалы, подавала отцу Жайлообаю и поочередно всем остальным гостям. В тот самый миг, когда она протянула пиалу чая Саякбаю, их взгляды неожиданно встретились… Как рождается любовь и возникает это неведомое и непознанное до сих пор чувство? Это, наверное, остается одной из тех многих тайн в жизни человечества, которые неподвластны науке, как бы она далеко ни ушла вперед и ни развивалась со временем. Разве можно угадать и логично объяснить то, когда и как неожиданно вздрогнет сердце, задетое тем самым невидимым током, передаваемым через взаимный человеческий взгляд?

Начиная с той самой первой своей поездки, Саякбай стал частым гостем в аиле Жайлообая. И не только на радость богача Жайлообая и его сородичей, но и радуя Бейшекан, которая также стала с нетерпением ждать приезда Саякбая. А вскоре об их тайной, безгрешной любви стало известно всему аилу, так как многие люди начали судачить, мол, отчего же так зачастил в наш аиль этот молодой сказитель-манасчи Саякбай? Одни, споря, говорили, что так происходит из-за чрезмерной любви богача Жайлообая к эпосу «Манас», а другие, отвечая им, подсмеивались, беззлобно шутя, что этому виной, скорее всего, – тайная любовь его дочери и молодого сказителя-манасчи…

Благо, несмотря на то, что Саякбай и он сам принадлежали к различным сословиям общества, несмотря на бедность будущего зятя, Жайлообай вовсе не был против их любви, а наоборот, даже мысленно как бы уже дал свое благословение, чтобы его любимая дочь Бейшекан и Саякбай поженились. Наверное, Жайлообай принадлежал к тем редким типам мудрых людей, которые понимают, что счастье человеческое измеряется не одним только материальным богатством, тем более, духовное богатство Саякбая, которым он обладал – было вовсе неизмеримым… Оно принадлежало, и по сию пору принадлежит всему кыргызскому народу!

Как бы то ни было, судьбе было угодно, чтобы Саякбай и Бейшекан встретились и познакомились в Китае во время той большой народной трагедии. А вскоре молодые влюбленные поженились и в аиле богача Жайлообая справили довольно скромную, но по меркам кыргызов-беженцев – пышную свадьбу.

Хотя и жизнь кыргызских беженцев уже вроде бы окончательно вошла в свою привычную уже колею, - ведь человек со временем привыкает ко всему, - но все же, все по-прежнему с нетерпением продолжали ждать вестей с далекой родины, какими бы горькими и трагическими порою они ни были.

Осенью 1917-года и до самых отдаленных аилов кыргызских беженцев докатилась ошеломляющая новость о том, что жестокий, кровопийца - белый царь в Российской империи свергнут с престола, после чего, вместо него была установлена новая советская власть, главными лозунгами которой стали такие близкие к сердцу простого человека лозунги, как равенство, свобода и труд!

И тотчас же, многие беженцы, не желая подождать даже ни дня, несмотря на то, что из-за приближающейся зимы и наступивших холодов в горах выпал снег и перевал уже был почти полностью закрыт, поспешно устремились обратно на родину. Саякбай со своими родителями на родную землю прибыли в числе одним из первых.

Фото прикрепленное к статье
Стилистика и грамматика авторов сохранена.
Мнение авторов может не совпадать с позицией редакции.
Как разместить свой материал во «Мнениях»? Очень просто
Добавить

Другие статьи автора

27-07-2023
Крутые перемены и кровавые трагедии
4023

05-06-2023
На тернистом пути национального возрождения
3694

26-12-2022
Торогелди Балтагулов и Турдакун Усубалиев
2435

12-05-2022
5957

03-05-2022
О великом братстве великих талантов
6175

27-04-2022
Суйменкул Чокморов: тернистый путь творчества
5505

20-04-2022
Первая любовь Суйменкула Чокморова
7541

12-04-2022
Юрий Гагарин полюбил природу Кыргызстана 
5718

05-08-2021
За что Исхак Раззаков впал в немилость Москвы?
12641

29-07-2021
Исхак Раззаков и Торогелди Балтагулов
7291

Еще статьи

Комментарии
Комментарии будут опубликованы после проверки модератором
Для добавления комментария необходимо быть нашим подписчиком

×