«В нем явлена истина, жестокая и милосердная, как сущность деяний Творца...»
(О романе Султана Раева «Кара»)
В четырнадцать лет мне довелось видеть и слышать великого манасчи Саякбая Каралаева. В его доме на северном берегу Иссык-Куля, в Бостери. Нас с братишкой привез к нему отец, Мухтар Ауэзов. Что-то случилось в тот день. Сейчас понимаю – в доме Саякбая кыргызский мир вошел в мое сердце и остался в нем навсегда…
Много раз бывал в Кыргызстане. Знаю о нем немало. О прошлом и настоящем. Помню время уникально плодотворного сотрудничества кыргызских и казахских гуманитариев, писателей, художников и людей кино. Бережно храню в памяти родственное тепло встреч с чабанами Чон-Кемина, дружбу с хранителями музея отца в Чолпон-Ате.
Конечно же, с болью воспринимаю ощутимый распад былых связей.
И все же, мы – народы не случайные, вечные. Должно было состояться событие, возвращающее нас к совместному шествию в истории гордыми друг за друга. Однажды таким объединительным началом явился кыргызский эпос «Манас». Не только сорок чоро Манаса, но сорок сороков волонтеров из числа разных народов защищали это величайшее творение мировой словесной культуры в трудные для него дни.
Есть ли произведение, способное объединить нас сейчас? Отвечаю утвердительно, имея в виду роман Султана Раева «Кара» («Жанжаза» - Бишкек -2013), («Kara» - Лондон-2016),( «Timarhane» - Анкара-2018, «Жанжаза» - 2019-Астана.). Я читал роман в начале – старательно, затем с нарастающим интересом.
Султан Раев – признанный прозаик и драматург. Об этом много писали, отмечая высокий уровень его литературного мастерства. Я тоже с удовольствием читал его повести, рассказы и драмы. Это замечательная литература.
Но «Кара» – нечто системно иное. Не беллетристика. Ощущение такое, что Раев переместился в другое измерение. Из яви зримых, слышимых реальностей шагнул в вечное бытие клубящихся, не сгустившихся, не затвердевших смыслов и протоявлений. И уже оттуда всматривается в обстоятельства земной жизни, исключив для себя соблазны быть апологетом посюсторонних представлений, доктрин и страстей человеческих.
Посмотрите, в какой полноте и как непосредственно открываются ему история, философия и художественный опыт различных времен и народов, включая «апокалиптическую» литературу, «магический реализм» латиноамериканцев, европейский модернизм и много другое. И никаких признаков простодушного или камуфлированного ученичества. Раев – свой в ноосфере. В полифонии его поэтики присутствуют и Мухтар Ауэзов, и Чингиз Айтматов. Но так, словно они с удовольствием приняли приглашение Раева поучаствовать в его необычной литературе. Он весь настоян на кыргызском фольклоре, языке и духе «Манаса». С этим отчасти связаны точность и многообразие речевых характеристик «Кары», включая стилистику откровений и проповедей.
Темпоритм романа безошибочен как бег безусловного фаворита аламан-байги. История героев романа, конечно же, аллегорична. Но какое точное, «сканированное» знание фактов действительности. Раблезианское распятие ханжества в описании эротических сцен и натуралистических подробностей в быту растерзанных пустыней странников. Новый Раев, как и прежний, безусловно, гуманист. Сочувственно внимателен к людям этого «свихнувшегося» мира, особенно, к его аутсайдерам. Но вот – новое: беспощадное осуждение аутсайдеров. Ибо быстро стали они толпой, обесчеловечились в час испытаний. Стали убивать друг друга с яростным криком «Ургула!».
Тела убитых ночью пожирают мелкие и микроскопические твари пустыни, оставив к утру их перемешанные, обглоданные кости. Эта страшная сцена описана с жестокой неспешностью, рапидно, с инверсиями.
Роман многомерен, полифоничен. В нем мощно, с большим искусством сотворённое, звучит предостережение человеку и роду людскому. Звучит кристально ясная вера в добро и любовь. И в того же человека, способного понять, что высший дар Создателя – это душа, а земля обетованная там, где он, человек, сейчас находится.
Правдив ли этот роман? Не комментирую. В нем явлена истина, жестокая и милосердная, как сущность деяний Творца.
Мурат Ауэзов
литературовед, культуролог
