Еду на работу. Не могу отойти от отрывков «Блокадной книги» Даниила Гранина. От отзвуков прошедшей 70 лет назад блокады Ленинграда, а за год до нее освобождения Освенцима. От рассказов очевидцев…
Каждодневные истории людей, судьбы, то, как выживали, умирали. Не отойти от оцепенения. От этих человеческих ли испытаний, даже не на голод, не на разум. На что-то большее.
Грань, которую может понять не каждый. Если не ощутить, то помнить.
Разговаривают двое в маршрутке о политике, депутатах, коррупционерах…
Пожилые мужчины кыргызы. Тот, что возле окна возмущенно: «Как они так могут поступать не по-человечески. Столько воровать!?». Другой в ответ задумчиво, не отрываясь от окна: «Они голодные, никак наесться не могут».
«Тойбой жатышат».
Полоснуло, свело желудок, затошнило.
...
Понимаю. Это некорректное сравнение.
Голод и сытость.
То, что испытывает человек в разной ситуации – это разное.
Но помнить об этой разности все-таки нужно.
Никто не может быть застрахован ни от чего в жизни.
Ни от этого нечеловеческого голода, ни от этой нечеловеческой по-калигуловски сытости.
Это разное, но везде – человеки, иногда люди.
Помнить нужно.
Чтобы сводило иногда животы от этой правды.
...
«Блокадная тетрадь»
— «Голод, я вам скажу, сдерживающих преград лишает: исчезает мораль, уходят нравственные запреты. Голод — это невероятное чувство, не отпускающее ни на миг, но, к удивлению моему и Адамовича, работая над этой книгой, мы поняли: Ленинград не расчеловечился, и это чудо!» (Даниил Гранин).
- «У дистрофиков нет страха. У Академии художеств на спуске к Неве сбрасывали трупы. Я спокойно перелезала через эту гору трупов… Казалось бы, чем слабее человек, тем ему страшнее, ан нет, страх исчез. Что было бы со мною, если бы это в мирное время, — умерла бы от ужаса. И сейчас ведь: нет света на лестнице — боюсь. Как только люди поели — страх появился» (Нина Ильинична Лакша).
- «Да, людоедство имело место...
— ...ели детей?
— Были и вещи похуже.
— Хм, а что может быть хуже? Ну, например?
— Даже не хочу говорить... (Пауза). Представьте, что одного собственного ребенка скармливали другому, а было и то, о чем мы так и не написали. Никто ничего не запрещал, но... Не могли мы...
— Был какой-то удивительный случай выживания в блокаду, потрясший вас до глубины души?
- Да, мать кормила детей своей кровью, надрезая себе вены» (Даниил Гранин).
- «Безвестный Прохожий — пример массового альтруизма блокады.
Он обнажался в крайние дни, в крайних обстоятельствах, но тем доподлинней его природа.
Сколько их было – безвестных прохожих! Они исчезали, вернув человеку жизнь; оттащив от смертельного края, исчезали бесследно, даже облик их не успевал отпечататься в мерклом сознании. Казалось, что им, безвестным прохожим,– у них не было никаких обязательств, ни родственных чувств, они не ждали ни славы, ни оплаты.
Сострадание? Но кругом была смерть, и мимо трупов шли равнодушно, удивляясь своей очерствелости. Большинство говорит про себя: смерть самых близких, дорогих людей не доходила до сердца, срабатывала какая-то защитная система в организме, ничто не воспринималось, не было сил отозваться на горе» (Автор – Даниил Гранин).
...
Самые добрые люди, отзывчивые сердобольные, те - кто знают, что это - голод, те кто - помнят.
Что это – голод? Мы подзабыли. Да. И слава богу.Но где-то он есть.
Он был здесь, он скосил многих и на нашей земле, это потом она, земля, принимала осиротевших и голодных из Ленинграда. Принимали люди, которые помнили другой еще голод – мор.
Голод, блокада, мор, испытания. Люди, их дети, которые могли бы жить
…1944, 1916, 1920… 20…
Как слаб человек и велик.
Помнить надо
…
Мы ехали дальше молча. Еле сдерживая тошноту и слезы я. Старики, задумавшись о своем.
Жаркынай Куват
