Дверь с грохотом захлопнулась, и звук подъездным эхом разнесся по этажам. Соседский доберман зашелся в яростном лае. Девочка, задержав дыхание, и перепрыгивая сразу через три ступеньки, спустилась вниз. Привычно запустила руку в почтовый ящик, брезгливо отшвырнула окурок, и выудила квитанцию. Бегло окинув взглядом ряды длинных цифр, проверила фамилию и номер квартиры, спешно сунула ее в сумку.
Домофон громко запищал, и девочка вышла на улицу, отпуская тяжелую дверь. С облегчением вдохнула, и в который раз огляделась.
Осень всегда была ее любимым временем года, и это был единственный раз, когда она не придумывала в сочинении. Листва плотным рядком не вырубленных еще деревьев позолотела, а низенькие тополя с изумрудно-зеленой кроной создавали впечатление искусно украшенного мастером драгоценного колье. Небо, сизо-голубое, укутанное облаками словно невесомой шалью, напоминало об атласных бальных платьях французских красавиц ХIX века. А главное – чудесный, свежий, сладковато-горький запах мокрой земли, кружащихся в воздухе, словно в причудливом танце, листьев,- запах настоящей осени. После «благоухания» подъезда этот аромат показался ей растворенной в воздухе амброзией.
Подобную картину первозданной красоты портил только двор. Сломанные качели, две ржавые железки, некогда бывшие симпатичной скамеечкой, площадка с мокрым песком и две дырки – следы от утащенной в соседний двор горки. Грязь из песочницы раскидывал сын соседки с доберманом. Сама соседка, с невыспавшимся лицом и кривым, нарисованным на скорую руку макияжем, стояла тут же, время от времени делая замечания, прерываемые капризным «Ниачу!»
- Салам, Сымбат. Ден соолугун кандай? – послышался знакомый голос.
Девочка оглянулась – на чудом уцелевшей после осенних каникул лавочке сидели три бабушки: высокая смуглая Бейшекен-апа с крючковатым носом, украшенным огромный лиловой бородавкой, худенькая костлявая баба Настя в светло-голубом застиранном платье и молчаливо суровая, в очках с квадратной оправой и вечным зеленым вязанием вышедшего из моды лет 30 тому назад свитера тетя Мадина, то ли учительница на пенсии, то ли депутатша.
- Жакшы, рахмат,- вымученно улыбнулась Сымбат, чувствуя на себе изучающий рентгентовский взгляд троицы.
- Ой, какая ты худенькая!- всплеснула руками баба Настя. Похоже, не найдя изъянов во внешнем виде, придраться решено было исключительно к анатомическому,- Совсем, наверное, не ешь. Вот прям как моя – вся в диэтах! Я ей, главное, говорю – Аллочка, ну посмотри, вылитый же Кощей! А она – ничего ты, баб, не понимаешь в тэндэнцыях! А я разве плохого хочу? Нет, только бы кровиночка родненькая голодной не ушла, в тэндэнцыы эти самые!
- Молодежь,- гулким басом констатировала тетя Мадина, отрываясь от вязания,- Совсем старших не уважают.
Бейшекен-апа сочувственно кивала, отчего бородавка на носу то и дело подпрыгивала.
Сымбат тихонько, но быстрым шагом, переходящим в бег, добралась до выхода из двора. Прошла узкую улочку с детским садом, ряд припаркованных у знака запрещенной парковки машин, мусорку с офисом напротив, строящийся еще с 2006 года жилой дом. Вспомнив, что не завтракала, зашла в первый попавшийся магазинчик. Выбрала более-менее свежий сэндвич, и направилась к кассе.
- Ну, дяденька, ну, пожалуйста! – просил маленький мальчик в огромной женской куртке, дрожащей рукой протягивая мятую купюру,- Меня бабушка убьет, если я не принесу!
- Мальчик, ну не могу я! – нерешительно отмахивался молодой парень за кассой, казавшийся всего на пару лет старше Сымбат.
- Она мне так и сказала: «Не принесешь, домой можешь не приходить», - плаксиво тянул мальчик, настойчивее протягивая купюру.
Продавец, закусив губу, пересчитывал деньги в кассе, но в конце - концов помотал головой:
- Правда, не могу! Ну, мальчик, одолжи у кого, что ли…
- Ладно, - он шмыгнул носом, вытирая глаза висящим рукавом. Голос отчаянно дрожал, - Ладно, чего я, не понимаю. Я сам сестренку вылечу. Стану врачом, и вылечу.
Сымбат неуверенно коснулась замочка кошелька, в котором лежали выданные родителями деньги. Неприятное щемящее чувство в груди продолжало нарастать. «Одолжить…» Перед глазами стояла тоненькая фигурка малыша со вздрагивающими плечами в непомерно большой женской куртке. «Одолжить…» А перемены в школе длинные, и в столовой очередь, если на большой пойти – можно и успеть. У повара замечательно получались пышные сладкие булочки. Но… «Одолжить…» Неожиданно ужасно интересными стали стройные ряды баночек сока. Сымбат, протянув руку, взяла одну и повертела в руках. «Сделанное добро обязательно возвращается»,- словно из ниоткуда прозвучали слова зануды-литераторши. «Одолжить...»
- Да ладно, ладно, не плачь! – сердито проворчал продавец, пробивая чек и отдавая мальчику пакет. Вытащил из кармана пару купюр и положил в кассу, - Спасибо за покупку, - хмыкнул он, наблюдая за расплывающимся в улыбке и чуть ли не прыгающим мальчиком.
Тот, весело крикнув «Будьте здоровы!», выскочил из магазина. Дверь закрылась с едва слышным хлопком. Сымбат, сжав сок, сглотнула. В горле стоял ком. Расплатившись, девочка вышла из магазина. Будущего врача и след простыл.
Настроение, и без того неважное, упало до отметки полного нуля. Вяло пережевывая сэндвич, она вышла на перекресток, торопливо пробежала на последних секундах мигающего зеленого. С визгом притормозивший джип сердито просигналил. Сымбат неторопливо прогулялась по широкой аллее, и прошла через массивные, окрашенные в золотой с кое-где проглядывающим черным, ворота, ведущие в школу. Как всегда, на школьном дворе собралась куча учеников, разбившихся на отдельные группки. Тут и там важно прогуливались голуби, изредка с интересом поглядывающие на школьников и – особенно – их еду.
- Сымба-ат! – лучшая подруга призывно помахала рукой.
- Привет, Алтынай, - улыбнулась девочка.
- Салам алейкум, Ежик, - фыркнула Айжана. На недоуменные взгляды она пояснила,- Ну, как ежик в тумане грустная бродишь.
- Он не грустный бродил, а Лошадку искал, - уточнила Томирис, прибившаяся к их компании.
Алтынай закатила глаза, а потом спросила:
- Ты сочинение по лит-ре накатала? Про родину которое?
- Ну да, - кивнула Сымбат.
- Слушай, дай списать, а? А то я вчера допоздна гуляла с другом, - подруга выразительно закатила глаза.
- Ой, да там легкотня, - махнула рукой Айжана, - Короче, просто написать про гордых кочевников, жемчужное озеро и богатое наследие, и все! Зануда точно купится, ты ж ее знаешь!
- А сама-то явно скатала с интернета, - обиженно поджала губы Алтынай.
- Не скатала, а одолжила у Сольки, - хихикнула Айжана,- Только все в позитивную сторону, и убрала некоторые абзацы. Про переезд в частности.
- А я написала про счастливое будущее нашей Родины, - тихо произнесла Томирис.
- Счастливое? Нашей-то родины? – прыснула Алтынай.
Сымбат с Айжаной, переглянувшись, синхронно поинтересовались:
- А ты, значит, уезжать не собираешься?
- Мне тут нравится, - еще тише сказала Томирис, сжав кулаки, - Я в прошлом году ездила в горы, в поход. Там так красиво было. Какое-то… единение с природой. Сердцем… и душой понимаешь, что это все твое, родное. И не можешь, нельзя это бросать, - с каждым словом речь Томирис становилась все увереннее и громче, - Понимаете… мы ведь можем действительно все лучше сделать, только постараться надо. У нас столько красивых мест, необычных традиций, мы… мы ведь обладаем уникальной культурой и языком, и… и…
Сымбат неуверенно прикусила губу – перед глазами замелькали пестрые куски обрывочных воспоминаний. Шустрый забег к заветному стулу с хныкающим братиком, дергающим повязанными красной нитью ногами. Колючее длинное платье, украшенное цветами, высокий колпак с путающимися в ногах лентами, оглушающая музыка, и слезы в глазах расчувствовавшихся зрительниц – первое выступление в детском саду. Топчущиеся у входа родители, нервно переругивающаяся с курящим отцом бабушка, ярко-алые розы, в три головы выше низенькой первоклассницы с розовым рюкзаком. Первая зима в санатории, длинные зеленые коридоры, подгорелые сосиски из столовой, попытки отца научить ее кататься на лыжах, первый перелом и очередной закаченный бабушкой скандал. Дождь, огромная белая юрта в грязных разводах, непривычно тихий отец и плачущая мать, новое аккуратное надгробие с умело обработанной фотографией улыбающейся бабушки. Первая тройка в четверти, нахмуренные лица родителей, первый репетитор, робкий молодой парень, с первого же момента привлекший внимание девочки, а впоследствии ставший объектом первой любви. И, наконец, недавняя поездка в горы – шумящая бурная река, с грохотом разбивающиеся о килограммовые камни волны, высокие столетние ели с темно-зелеными иглами и резким хвойным запахом, серо-зеленые холмы, поросшие кустарником, и стремительный бег наперегонки к вершине – ощущение восторга, радости победы, и странного, незнакомого ощущения старины, близости легенд и стародавней тайны, только усилившееся при пикнике на огромном, нагретом солнцем валуне с паутинкой мельчайших трещин, и необыкновенным запахом горных запыленных скал. Именно тогда и пришла незнакомая уверенность в надежном будущем и осознание собственной значимости в судьбе вдруг оказавшейся такой настоящей и даже важной Родины…
Девочки, не сговариваясь, громко засмеялись. Сымбат, вырванная из воспоминаний, оглушено прислушивалась к перепалке подружек.
Алтынай, вытирая слезы, проговорила:
- Я тронута, тебе бы в политики идти, всем зубы заговоришь!
- От жинди, - прохрипела Айжана.
А потом… Сымбат просто захихикала, удивленная собственной реакцией и осознанием всей глупости ситуации. И с каждым вырвавшимся звуком ей становилось все легче и веселее, а одна мысль о вкусных булочках из столовой на перемене поднимала ей вернувшееся настроение и вовсе до космических высот.
Томирис, молча развернувшись, зашагала к школе. Девчонки продолжали хихикать, то и дело крича ей вслед. Школьные двери неслышно захлопнулись.
Голуби, вспугнутые криками, взвились высоко в осеннее сизо-голубое небо, закрытое легкими облаками, словно дымчатой вуалью…
Чилдебаева Айгерим
8 класс
