Весь мир идет в направлении: племена – народ – нация – государство.
Мы же в 1924-1991 годах были квазинация-государство. В общем неплохо. Но начиная с 1991 года, пошел трайбализм, регионализм (Север-Юг), деление на области, районы, горожан-сельчан.
То есть наши тенденции этнического развития прямо противоположны общемировым.
Зачем нам запись в паспорте об этническом происхождении? Каждый кыргыз имеет уникальный штрих-код покруче записи в паспорте – санжыра – родословная – жети ата – семь прямых предков. И НИКТО (в отличие от чиновников) не сможет этот уникальный штрих-код сфальсифицировать! А о фальсификации паспортов мы узнаем регулярно.
Кыргызы как этнос утратили собирательную, агрегирующую функцию. Несколько столетий назад в составе кыргызов появились такие племена, как «калмаки» (калмыки), «кытай», «монолдор» (монголы). За последние 150 лет могли бы появиться племена «орустар» (русские), «дунгандар» и другие. Но не появились. Сработала кыргызская санжыра. Мы не прирастаем, а только отсекаем. И графа «национальность» в паспорте как раз и работает на такое отсекание вместе с санжырой. Другие этносы в Кыргызстане прирастают, а кыргызы только отсекают. Лет 20-25 назад чуть было не отсекли «калмаков». Вроде вовремя опомнились. У нас не только нет «плавильного котла» этносов, но и не допускается добавлять в «котел» новые «металлы». А зря. Эти «металлы» могут оказаться «легирующими»...
Посмотрите на «узбеков», которые живут на окраине Оша, не знаю как она называется – на пересечении Ак-Бууры и трассы на аэропорт. Они же имеют четко выраженные индусские черты. Они, скорее всего, были приведены из Индии Бабуром. Находясь на территории Кыргызстана, они записались узбеками, потому что кыргызы их не приняли.
Есть скрытая боязнь наших кыргызских политиков или мечтающих о политике, что в случае, если убрать графу об этнической принадлежности, то представители других этносов Кыргызстана вступят с ними в конкуренцию и, о ужас, выиграют. И не дай бог, вдруг станут президентами (кошмар какой!).
Не надо бояться. Наши южане (и кыргызы, и узбеки) были слабо представлены в исполнительной власти и в советское время. Ясное дело, что говорить о том, что и это было следствием дискриминации со стороны кыргызов – смешно: кадровая политика контролировалась Москвой. Кыргызы, кстати, были непропорционально хорошо представлены в политической элите еще 1,5 столетия назад – в Кокандском ханстве, которое было многонациональным государственным образованием, где кыргызы отнюдь не доминировали ни по численности, ни в экономической сфере. (Кыргызы нередко были «серыми кардиналами» Кокандского ханства). Значит, этому перекосу есть и объективные причины (субъективные причины, конечно, тоже есть).
В СНГ и КР дискриминация связана главным образом с конкуренцией за финансовые, бюджетные ресурсы. Работа на государственной и муниципальной службе требует высшего образования и знания государственного языка, что в общем-то естественно.
Существенная черта, характеризующая универсальное, внеисторическое сознание кочевников: они охотно занимают военные и административные посты, оставляя остальные сферы жизнедеятельности общества другим этносам. Почему так складывалось? Чингисхан говорил, что для государства нужны люди особого типа. Н.Трубецкой: «Чингисхан был убежден, что люди ценимого им психологического типа имеются главным образом среди кочевников».
Кочевники – прирожденные администраторы. Если в других этносах только незначительная часть населения занимается администрированием людей, то у кочевников, кроме тех, кто занимается администрированием людей, практически все население занимается выпасом – «администрированием» домашнего скота.
В хлопкосеющей зоне дети, по полгода работающие на полях, получают не самое качественное образование, а это не лучшие стартовые условия для вхождения во власть. Это одна из причин (конечно, есть и субъективные), почему так слабо узбеки представлены в госорганах и местном самоуправлении. Но это относится не только к узбекам. Лет десять назад говорили, что и кыргызы-южане тоже слабо представлены во власти – на центральном уровне. Но у наших узбеков на юге ситуация еще хуже, чем у их земляков-кыргызов. Потому что наши узбеки в школе учатся узбекскому на кириллице, русский язык им преподавать особенно некому. В вузы Узбекистана они поступить не могут, поскольку там обучение на латинице. В хорошие вузы Кыргызстана они не могут поступить – там обучают главным образом на русском, английском, турецком и в меньшей мере на кыргызском. И откровенно говоря, наши узбеки никогда особенно массово и не стремились к высшему образованию.
В кыргызском же традиционном кочевом обществе любой физический (мужской) труд, кроме животноводства, считался недостойным. И военная демократия (меритократия), и кочевой образ жизни обусловили предпосылки «социального лифта», социальной мобильности. Все это по мере ухода от кочевого образа жизни предопределило необычайную популярность образования у кыргызов, сначала у мужчин, а затем у женщин.
Мне приходилось набирать на компьютере текст, написанный от руки экс-депутатом нашего парламента, этническим узбеком. Судя по рукописи, он был функционально безграмотным («биль» вместо «был» и т.д.), но при этом умным человеком с очень хорошо подвешенным языком. Тогда-то я впервые и задумался о причине такого противоречия. На закате СССР он волей обстоятельств сразу оказался на должности председателя Исполкома (мэра) города Ош, когда ему было 33-34 года. Т.е. он не проходил этап, когда он готовил документы, судя по всему, он практически сразу стал только подписывать их. С его уровнем функциональной грамотности начальные этапы карьеры госслужащего ему пройти было бы крайне трудно, если не невозможно.
Есть еще у нас один из немногих узбеков с ученой степенью, занимающийся межэтническими отношениями. В 2010 году я был с ним на одном семинаре, где увидел, что этот «специалист» не понимает разницы между «национальный» и «этнический», на что я ему и указал. Три года назад опять был с ним на одном семинаре, где он с умным видом поучал: «не путайте «национальный» и «этнический»». И экс-депутат, и «ученый» – типичные дети хлопкосеющей зоны, представители узбекских общин, где хорошее образование не является ценностью. Экс-депутата хотя бы спасает природный ум.
Кстати, международные организации, которые трудно заподозрить в дискриминации узбеков, берут в качестве экспертов и аналитиков главным образом именно кыргызов.
Вообще-то субъективные причины носят характер не столько этнической дискриминации, сколько клановой. Думаю, в Кыргызстане, особенно на юге, трудно устроиться в организацию, которую возглавляет местный кыргыз не только узбеку и русскому, но и представителю другого не местного клана, сарыбагышу или бугу, к примеру. Северянин там такой же чужак, как и узбек, русский и другие. Но узбекские сообщества носят еще более закрытый характер. Да, узбеки слабо представлены во власти. Но и среди табунщиков вообще нет ни одного узбека. Но на это как-то особенно внимания не обращают, и узбеки этим особенно не расстроены. Но это является следствием этнических различий, которые существуют. Это не значит, что какие-то этносы лучше или хуже. Если узбеки узко представлены во власти, то кыргызы на юге узко представлены в бизнесе.
И если вводить квоты узбекам в системе управления, то надо вводить и квоты кыргызам в бизнесе. А еще ввести квоты узбекам на работу табунщиками, а кыргызам – на работу лагманщиками… Все не так просто, как это примитивно пытаются представить.
Чтобы изменить глубинные факторы ошских событий, которые препятствуют социальной интеграции кыргызов и узбеков, потребуется лет 20. Если раньше наши политики жили от выборов до выборов, и думали не больше, чем на 5 лет, то теперь думают не больше, чем на 5 месяцев: примерно на столько, сколько может прожить партийная коалиция в парламенте. Это совершенно непригодная институциональная основа для решения социальной интеграции узбеков.
Мурат Суюнбаев, профессор КРСУ
