Так и случилось. Неторопливая, но весьма уверенная кыргызская речь иноземца никого вокруг не оставила равнодушным. Ведь известно, что когда человек говорит не на родном, а на освоенном языке, причём, перед лицом огромной аудитории слушателей нередко путается в окончаниях и падежах, не совсем чисто произносит отдельные фразы, мучительно-сбивчиво ищет на ходу подходящие нужные выражения, тем самым теряя в темпе и содержании монолога. У Конгура ничего подобного не замечали. И через минуту-другую на удивиленно вопрошающие взгляды присутствующих людей ответил сам выступающий определенно в эмоциональном порыве европейский тюрколог: «Я – кыпчак, - сказал он, - мои корни отсюда».
Заявление зарубежного гражданина задело нас, меня и Амирбека Усманова, друга студенческих лет, живущего ныне в Чехии журналиста, за живое, и мы пригласили его вечерком заглянуть на огонёк. Конгур Мандоки в двухкомнатную квартиру Амирбека в городке энергетиков, то есть, на восточной окраине бывшего Фрунзе зашёл не один, а в сопровождении научного сотрудника республиканской Академии наук Разака Сейдилканова, озабоченного, как потом выяснилось, назначением встречи с Конгур ага (не запомнил даже Ваши имена, в руках клочок бумаги с домашним адресом и номером телефона!) «двоих совершенно незнакомых парней».
За достарханом стандартного советского достатка ученый познакомился с нашими половинками, а также с нашими маленькими детьми, младшие из которых весь вечер ни на шагу не отставали от занятых на кухне мамуль. Мы, кажется, ему предложили местное вино и плов из узгенского риса (Ей Богу, уже подробности не помню). Помню лишь его уникальные в своем роде сведения о древних кунах среди современных мадьяров, вернее, кыпчаках. В те отмеренные собеседникам судьбой часы основным повествователем был гость, хозяева же редко задавали уточняющие вопросы и, то и дело кивали головой в знак одобрения сказанного. С тех пор, впрочем, прочитанная в солидных трудах, посвященных уделу и участи далёких предков родственных племён, формула «от Алтая до Дуная» для меня обрели реальные очертания.
Видел и слушал Мандоки второй раз, примерно через год с лишним на юбилее акына-демократа Токтогула Сатылганова. В зале национальной филармонии представитель кунов, приводя конкретные примеры, увлеченно рассказал искушенной публике о созвучности и схожести содержания дидактических произведений классика изустной поэзии кыргызов и народных назидательных песен жителей Большой и Малой Кыпчакии, записанных на бумаге несколько столетий тому назад. Добавил о том, что этакие рукописи по сей день хранятся в музее венгерского города Карцак, по-тюркскому, Карсак. Аплодировал я ему тогда от души, естественно, вместе с иными, многочисленными участниками торжества.
К сожалению, больше не суждено было мне и единомышленникам неутомимого исследователя на исторической Родине увидеться с ним. Он — талантливый ученик крупного востоковеда- лингвиста с международной славой, кстати, тоже выходца из кунской стороны Мажарстана, Немета Дьюли, умер в августе девяносто второго, на исходе четвертого цикла жизни, в сорок восемь от роду, чуть-чуть не успев приехать на Первый всемирный курултай сородичей, созванный правительством новоиспечённого суверенного Кыргызстана. Так вот, не успел поведать о личном вкладе в объединении некогда разбросанных, словно семена пшеницы по планете Земля, потомков бесстрашного рода, не успел делиться планами полных надежд... Как не хватает нам его сегодня!?
Абибилла Пазылов, литератор
