«Чемодан, вокзал, чужбина» - железная логика.
Суусамыр. Проезжая суровый Суусамыр, мы решили остановиться и где-нибудь перекусить, попить чаю, несмотря на поздний час - время шло к одиннадцати. На улице было жутко холодно и дул сильный ветер. Но здесь, наверное, по-другому в это время и не бывает.
Париж. В этой кып-кыргызской, перекрестке-долине, где нет строений выше 1,5 этажа, посередине настоящего джайлоо расположился Париж. Неизвестно, кто назвал так придорожный даже не городок, спонтанный караван-сарай. Состоящий еще недавно в большинстве своем из юрт, потом железных контейнеров, и только в последнее время немного приобретший вид современных услуг кафейно-питейного сервиса. Название прочно приклеилось. Скорее всего потому, что этот пятачок посреди горделивой и холодной долины стал единственным островком света и тепла. Здесь можно погреться и перекусить, прежде чем двигаться дальше по пустынной местности, обрамленной горами, к следующему испытанию – крутому и величественному перевалу Тео-Ашу.
Мои спутники предложили остановиться здесь, потому что - «только здесь можно отведать настоящий куурдак». В общем-то логично, учитывая, что Суусамыр это – джайлоо. А джайлоо, как не крути, как раз то самое место, где по идее выпасается тот самый будущий «настоящий куурдак».
Кафе мы выбирали по наличию припаркованных машин. Учитывая время года и время дня, вернее ночи, клиентов в Париже на этот раз было немного.
Строение из все тех же контейнеров. Небольшое помещение для посетителей, закуток как кухня. Куурдак здесь, во всех его ипостасях «жаровня-не жаровня» предлагался только из окорочков. Национальной кухней здесь не пахло, но мы были рады и этому. Для меня же горячий чай всегда – голова. А в Париже, посреди Суусамыра, в 11 ночи – это целое «происшествие», как говорят мои дети.
Мы разместились в небольшом «зале» на шесть столиков. Румяная девушка принесла нам котлеты со сложным гарниром. С очень сложным. Там было все: пюре, гречка, макароны и еще что-то… Главное - много. Конечно, это не изысканная французская кухня. Но и Суусамыр – не Шампань и Прованс.
Трапезничали мы молча. Просто потому, что говорить было бессмысленно, музыка играла на самых высоких децибелах. «Ласковый май» и Сыймык Бейшекеев, Модерн Токинг и Мирбек Атабеков …. За стеной происходил то ли просто праздник, то ли дискотека. В открывавшуюся дверь время от времени выходили, заходили совсем молодые ребята. Казалось, что им не было еще и двадцати, явно сельчане. «Наверное, это их первая поездка в город» - подумалось мне. Но почему дискотека, здесь, в это время и в этом месте?
Танцевали и веселились ребята, как мне показалось, как-то отчаянно. Громко топая, как будто выбивая ногами пол. Потом они все вместе запели, протяжно и тоскливо. От этого странного их веселья, как то было не по себе.
Размышлениями по этому поводу я стала делиться в дороге. Мой собеседник, молчаливый водитель, выслушав, посмотрел на меня и спросил – «Вы не поняли? Эти ребята уезжают работать. Далеко. Скорее всего - очень далеко. И неизвестно на сколько. И как там у них сложится. Скорее всего, они приедут в Бишкек и сразу на поезд. Это их последняя дискотека здесь».
Меня, как будто, облили водой. Я съежилась. Суусамыр мне показался еще холодней, а Париж в его ночных огнях стал пламенным. Огни этого пламени вдруг по-новому высветили мне силуэты и лица отчаянно танцующих ребят. Совсем еще мальчишек.
Они уезжали. Скорее всего, в первый раз. Стали понятны все эти мелочи, странности. Они, эти мальчишки, там в этом Париже, на Суусамыре расставались со своей землей, с семьей, с детством. Наверное, им было страшно ехать на чужбину, без языка, без родных. Наверное, поэтому они так отчаянно топая и выкрикивая пытались заглушить этот страх перед неведомым. Они, по сути, еще дети.
Сколько таких ребят проезжает по этой холодной темной дороге …
Ком подкатил к горлу. Разговаривать больше не хотелось. Приближался туннель Тео-Ашу.
