Трудно представить, что его нет. Его улыбки теплой и доброй. Не верится, что этот голос теперь запоет только на носителях. Не вживую по степи.

Он был молод, красив. Чем-то так напоминал скакуна, может быть, гривой, может быть, музыкальной пластикой, льющейся из его негромкого, чистого голоса.

Тогда, на перевале двух эпох, он был символом всех романтиков. Его песня «Джулия» для нас, того поколения, была серенадой. Ее посвящали и пели нам влюбленные мальчишки, ее пели мы сами, собравшиеся группами на дворовых скамейках, в лагерях и на переменах. Она лилась из всех окон, когда мы вприпрыжку бежали на свидания. Это был наш гимн любви, любви к жизни, к молодости, к лучам солнца, друг к другу.

Батырхан, наверное, единственный, о чем мы не спорили с братьями-казахами. Да, он был лучшим. И он был наш для всех. Его открытая улыбка родного брата, широкое лицо, развевающиеся волосы. И голос, который про нас и над всеми. Теплый, как после летнего дождя.

Потом были песни степи. Про свой народ, что пробуждало кровь в жилах и вызывало скупую слезу.

Как песнь домбры, которую позаимствовал современный человек, чтобы передать память струны и заветов. Как песнь орла, пролетающего над кочующими снизу людьми, над горами и степями, над судьбами и над историей.

Батырхан умер. Полоснуло внутри, онемело. Что-то важное ушло, улетело из нашей жизни, нашей юности. Как будто у целой эпохи, поколения 90-х пропал фон, звук. Я вижу картинку, но чего-то не достает. Все двигается, и тишина.

И это пронзительное «Батырхан умер» - глухое эхо из настоящего.