Организация тюркских государств (ОТГ) в последние годы превратилась в значимый геополитический фактор в Центральной Азии. Изначально созданная как платформа сотрудничества тюркоязычных стран, ОТГ получила мощный импульс благодаря активной поддержке Анкары. Турция рассматривает ОТГ как средство консолидации «тюркского мира» и укрепления своего влияния от Кавказа до Центральной Азии. Вашингтон, в свою очередь, не является прямым участником ОТГ, но косвенно заинтересован в ее успехе. В докладе Хельсинкской комиссии Конгресса США отмечается, что после начала конфликта на Украине центральноазиатские республики стремятся снизить зависимость от Москвы, и Турция на основе культурно-языковой близости может предложить им альтернативу. Поддержка пан-тюркистской интеграции способна одновременно укрепить суверенитет стран Центральной Азии и повысить геополитические позиции самой Турции, снизить растущее влияние ислама с развитием альтернативных ценностных систем как пантюркизм, тенгрианство, секуляризм. Таким образом, ОТГ стала удобным инструментом для реализации интересов Вашингтона и Тель Авива через Турцию и Азербайджан в регионе – сдерживания влияния России, Ирана и Китая.
Расширение деятельности ОТГ уже приводит к геоэкономическим сдвигам. Тюркские государства продвигают создание так называемого Срединного коридора – транспортно-торгового маршрута через Каспий и Кавказ, соединяющего Китай с Европой в обход России. Реализация этого коридора и другие совместные инициативы придают участникам ОТГ совокупный потенциал бросить вызов доминированию Пекина в Центральной Азии. Такая перспектива радует западные столицы: например, Евросоюз и США проявляют интерес к развитию транскаспийских маршрутов, вписывающихся в их стратегию диверсификации от российских путей. Анкара же открыто говорит о «веке тюркского мира» и позиционирует себя как защитника интересов тюркских народов. Президент Азербайджана Ильхам Алиев даже заявил, что тюркский мир не ограничивается границами нынешних национальных государств, его географические пределы гораздо шире. Такие слова фактически намекают на общность миллионов тюркских народов, живущих вне ОТГ – в том числе на юге России (татары, башкиры и др.) и в Западном Китае (уйгуры).
Неудивительно, что Москва и Пекин с подозрением воспринимают усиление ОТГ. Формально Анкара уверяет, что речь идёт лишь об экономическом сотрудничестве и культурной солидарности. Однако эксперты отмечают, что Турция видит в ОТГ инструмент балансирования влияния Китая в регионе. По сути, зарождается параллельная архитектура региональной интеграции, основанная не на постсоветской идентичности (как СНГ) и не на общем социалистическом прошлом (как ШОС), а на тюркской этнокультурной общности. В долгосрочной перспективе такая интеграция несёт риски для позиции Москвы и Пекина. И несмотря на все официальные заявления о неполитическом характере ОТГ, консолидация тюркских стран будет объективно снижать влияние России и Китая в Центральной Азии. В Пекине опасаются, что через тюркскую солидарность США могут стимулировать рост национального самосознания у мусульманских меньшинств Китая. Москва же обеспокоена историческими параллелями с распадом СССР, когда идеи пан-тюркизма уже вдохновляли части элит в Казани, Уфе. Таким образом, ОТГ превратилась в арену тихого соперничества: поддержанная Турцией и негласно одобряемая США тюркская интеграция бросает вызов евразийскому доминированию России и Китая.
Особое место в стратегии Анкары и Вашингтона в регионе ЦА занимает Азербайджан. Баку за последние десятилетия выстроил тесное стратегическое партнёрство с Израилем и сблизился с США, что значительно влияет на расклад сил в Закавказье. Азербайджано-израильские связи охватывают сразу несколько чувствительных сфер. Во-первых, это разведка и безопасность: по сообщениям аналитиков, Азербайджан предоставил израильским спецслужбам площадку для наблюдения за Ираном . Тегеран открыто обвиняет Баку в том, что на азербайджанской территории действуют разведывательные центры Израиля, направленные против Ирана. Хотя официально Баку опровергает наличие иностранных баз, сам факт столь тесного сотрудничества с израильтянами возле иранской границы говорит о масштабах доверия между Азербайджаном и Израилем.
Военно-техническое сотрудничество стало другой опорой этого альянса. Израиль снабжает Азербайджан современными вооружениями, которые сыграли немалую роль в изменении баланса сил в Нагорном Карабахе. По оценкам экспертов, в 2016–2020 гг. до 70% ключевых вооружений, закупленных Азербайджаном, были поставлены из Израиля. В арсенале Баку появились израильские беспилотники, высокоточные ракеты и системы ПВО, что существенно усилило позиции Азербайджана в конфликтах с Арменией. В обмен Израиль получает от Азербайджана жизненно важные ресурсы. Сегодня Баку является крупнейшим поставщиком нефти для израильской экономики – через трубопровод Баку–Тбилиси–Джейхан в Израиль поступает около 40% всей потребляемой нефти. Даже в периоды нестабильности на Ближнем Востоке поставки азербайджанской нефти в Израиль не прекращались. Такая энергетическая взаимозависимость дополняется сотрудничеством в сфере транспорта: Азербайджан и Турция обеспечивают Израилю сухопутный коридор к Каспию, обходящий враждебные Иран и Сирию.
Вашингтон внимательно наблюдает за треугольником Баку–Анкара–Тель-Авив. С геополитической точки зрения он рассматривается как инструмент сдерживания Ирана и усиления позиций Запада на Южном Кавказе. В 2024 году было объявлено о планах сформировать новый трёхсторонний формат сотрудничества Азербайджан–Израиль–США, что фактически институционализирует существующий неофициальный альянс. Инициатива, поддержанная Израилем, подразумевает более тесную координацию усилий против общих угроз – прежде всего иранской. По данным израильских источников, цель формата – усилить давление на северные границы Ирана и обезопасить регион от иранского влияния. Растущее присутствие Израиля в Южном Кавказе уже изменило региональный баланс сил. Израиль получил надёжного союзника на границе с Ираном, а Азербайджан – доступ к передовым технологиям и политическую поддержку влиятельного произраильского лобби в Вашингтоне. В результате Тель-Авив превратился в важного внерегионального игрока на Южном Кавказе и открывают двери в регион ЦА, чьи интересы теперь тесно переплетены с интересами Турции, Азербайджана и США.
Также важен и идеологический фактор, где поддерживаемый проект пантюркизма, является своего рода альтернативой иранскому и арабско-исламскому влиянию в ЦА и на Южном Кавказе.
Идеология пан-тюркизма, ставшая вновь популярной после распада СССР, выступает не только геополитическим, но и цивилизационным проектом. Для многих тюркоязычных обществ Центральной Азии пантюркизм предлагает привлекательную альтернативу наднациональным исламским концепциям, исходящим из Ирана или арабского мира. В 1990-е годы, сразу после обретения независимости, новые республики Центральной Азии оказались в сфере идеологической конкуренции.
С одной стороны, Иран продвигал идею панисламского единства и собственную модель исламской республики, с другой – влиятельные силы в арабских странах распространяли течения вроде ваххабизма. Однако светские элиты Казахстана, Узбекистана, Кыргызстана и других государств отнеслись к таким религиозно-политическим проектам настороженно. Опасаясь роста радикального политического ислама, правительства целенаправленно сохраняли светский характер государственности. В этот период Турция предложила свою модель – светскую тюркскую идентичность, интегрированную в мировую экономику. Анкара при поддержке западных партнеров позиционировала себя как пример успешного мусульманского светского государства - «турецкую модель».
На арабском направлении влияние на Центральную Азию было более ограниченным. Богатые страны Персидского залива, такие как Саудовская Аравия и ОАЭ, инвестировали в экономику и благотворительные проекты, но их культурно-идеологическое влияние осталось невысоким. Поэтому идеи пан-тюркизма, апеллирующие к общему языку, происхождению, вере, зачастую находят больший отклик среди народов ЦА. Например, программы образовательного и культурного обмена, продвигаемые Турцией, формируют у молодежи региона чувство принадлежности к большому тюркскому сообществу, не разрывая при этом связь с исламом, но и не ставя религию во главу угла идентичности.
Помимо политического пантюркизма, в тюркоязычном мире набирает силу еще одно движение, позиционируемое как альтернатива внешнему исламскому влиянию, – возрождение древней веры предков, тенгрианства. Тенгрианство (культ Неба-Тенгри) было традиционной религией степных народов до исламизации, и сегодня интерес к нему не без внешнего влияния определенных зарубежных центров, заметно вырос в ряде тюркских стран и регионов. В Кыргызстане и Казахстане наблюдается всплеск неоязычества, особенно среди интеллигенции и национально ориентированной молодежи. Тенгрианство подается как часть национального культурного наследия, которая может сосуществовать с исламом, но при этом выступает символом исконно тюркской духовности. В Кыргызстане с 2010-х годах отдельные общественные деятели и политики открыто призывали придать тенгрианству официальный статус наряду с исламом и христианством. Конечно в странах ЦА правоохранители опасаются, что за разными движениями и организациями могут стоять геополитический интерес и зарубежные игроки.
Схожие процессы идут и в светских регионах России с тюркоязычным населением – в Татарстане и Башкортостане. После распада СССР там возник интерес к дорелигиозным корням: часть татарской и башкирской интеллигенции обратилась к тенгрианским мотивам в поисках самобытности. Тенгрианство продвигается как элемент этнокультурного возрождения, способного укрепить нацональную гордость. Некоторые идеологи прямо указывают, что ислам для татар и башкир – привнесённая арабо-персидская религия, тогда как культ Тенгри является истинно тюркской верой предков. Радикально настроенные неоязычники и вовсе рассматривают ислам как чужеродное влияние, ассоциированное с «чужими» арабскими и еврейскими корнями, и призывают к «очищению» национальной культуры от инородных элементов. В Казахстане подобная риторика тоже находит отклик у части национал-патриотов. В целом, политологи сравнивают современное тенгрианство с феноменом русского неоязычества: и то и другое выступает формой этнического национализма, выраженного через восстановление дохристианских (или доисламских) верований не без внешнего влияния Западных стран. Таким образом, возрождение тенгрианства особенно в Казахстане и Кыргызстане стало мягкой силой культурного сопротивления: оно не столько заменяет ислам, сколько противопоставливается ему, а также влиянию России и КНР, одновременно усиливая раскол внутри обществ.
