Когда-то своевременно я написал очерк для прессы о своем друге, но затем он затерялся среди моих многочисленных файлов. Недавно чистил компьютер и обнаружил эту статью о замечательном человеке, которого, наверное, знала половина республики.
Когда я устроился на работу в Центральный госархив Киргизской ССР после возвращения из Караганды, я часто из уст восхищенных сотрудников, особенно женского пола, слышал имя Саид. Женщины произносили это имя с каким-то особенным придыханием, закатывая глаза. Как позже мне показалось, он был центром притяжения всего архива, предметом обожания всех женщин, особенно незамужних, повеса, балагур, инициатор и тамада всех застольных мероприятий. С его отъездом в ленинградскую аспирантуру жизнь пошла резко на спад и поэтому все сотрудницы откровенно по нему скучали, т.к. он никогда не проходил мимо ни одной юбки.
Меня раздирало любопытство, что это за человек, которого я не знаю. И, наконец, познакомился с ним через год, во время его научной командировки в архив нашей республики. Дело было весной 1980 г. Он сидел у входа в читальный зал архива и окликнул меня по имени. Я с удивлением подошел к мужчине лет 30, усиленно вспоминая, кто же это может быть? «Саид», бросил он коротко мне, протягивая руку для рукопожатия. «Ты, наверное, Зайнидин?» Я встречался со своими знакомыми,- сказал он, - они мне уже рассказали о тебе. Пойдем, пообедаем вместе. Это было произнесено так спокойно, просто и дружелюбно, что я не смел возразить. Мы пошли в кафе Сон-Куль на верхний этаж, где помимо мант и шашлыка, он заказал на обед еще и крепкого красного вина. Вот так непринужденно мы с ним и познакомились. И как оказалось за руку нашу дружбу вела сама Судьба, ибо я не мыслю свою зрелую жизнь без Саида, столько много интересного и необыкновенного он внес в ее содержание.
Я представлял его дамским угодником со слащавым выражением лица, но встретил достойного мужа, смуглого красавца невысокого роста, с орлиным взором, человека с необыкновенно поэтической душой, прекрасного и глубоко эрудированного ученого-историка. У него было необыкновенное чувство юмора, он заразительно смеялся, когда сам шутил и когда шутили над ним, был безобидным и никогда ни на кого не злился и не обижался.
Родом он был из Тюпского района, возрастом старше меня на 10 лет. Подлинное имя – Сувакун. Саидом – так было проще, его называли друзья, однокурсники. Был он из хорошей семьи сельских интеллигентов – отец главный бухгалтер колхоза, мать – учитель в школе. Воспитывался в детском интернате, служил в армии, работал в московской милиции, поступил на учебу в привилегированный Московский историко-архивный институт, который с успехом затем закончил заочно. Возвратившись домой три года проработал в ЦГА Киргизской ССР, дожидаясь целевого места в московскую аспирантуру. Но Москва оборвалась, ему предложили поехать в аспирантуру Ленинградского отделения Института истории СССР АН СССР, на что он согласился с огромным удовольствием и нисколько потом об этом не сожалел, т.к. увидел жизнь в одном из прекраснейших городов Европы и мира. Именно через Саида мне удалось восстановить связи с моим студенческим другом Александром Чистиковым, ныне доктором исторических наук, главным научным сотрудником ленинградского института истории. Он оказывается тоже учился в аспирантуре вместе с Саидом и подружился с ним. Вот таким оказался тесным мир вокруг нас.
Наша дружба продолжалась свыше 30 лет и была насыщена разными событиями и впечатлениями. Мы понимали друг друга с полуслова и привязались к друг другу. Между нами постепенно сложился творческий тандем. Мы обсуждали актуальные общественно-политические темы, писали на них отклики, статьи, выступления, часто писали и публиковались вместе в соавторстве. Вместе рубились с бюрократией, чинушами, которых в то время тоже было немало. Бились за переименование Фрунзе в Пишпек, за право написания объективной национальной истории, реабилитацию репрессированных героев… И чуть было не были репрессированы сами.
В один день, читая лекции по линии общества «Знание» в 1989 г. (я, Саид и Медет Садыркулов были рекордсменами по чтению лекций по республике), мы попали с ним в политическую «заварушку» – я в СШ № 28, а Саид – в Свердловском райкоме партии.
Там нас обвинили в национализме (я рассказал учителям об уроках восстания 1916 г., а Саид – о национальной политике на современном этапе и об актуальности изучения государственного языка). По традиции того времени «возмущенная общественность» написала «телегу» в партком мединститута, который тут же взял это дело в производство. На нас на полном серьезе пытались наклеить ярлык «националистов» и выгнать с работы с партийной кафедры. Мы уже года три как писали статьи о сталинских репрессиях, а тут прямо живой пример из прошлого. В теме мы сидели глубоко и знали все профессиональные закавыки. Спасибо перестройке. Заседание парткома мы публично осмеяли, а наших судей, которые пылали пролетарским гневом и жаждали нашей крови, обвинили в сталинизме и проведении антипартийного курса. Их тут же, как ветром сдуло, а мы, как ни в чем не бывало, вернулись к своей работе. В 1991 г. нас вместе сократили.
Яркие примеры его гражданственности проявились в период политики перестройки и гласности. В дни декабрьских событий 1986 года в Казахстане, когда восстала казахская молодежь против назначения Колбина на должность первого секретаря ЦК Компартии Казахстана, цеховой партком кафедр общественных наук КГМИ затеял обсуждение этого вопроса с осуждением выступивших демонстрантов. Саид не был коммунистом, как и я, обычно мы, беспартийные, были бесплатными приложениями на этих посиделках и не имели права на слово. Когда партком, как обычно, готовился принять решение об осуждении "декабристов" и "усилении идеологической работы" среди студенческой молодежи, Саид ворвался на трибуну и смял всмятку это собрание, не допустив принятия такого решения, заявив, "мы должны не осуждать, а поддержать наших казахских братьев отстоять свой суверенитет!" На том и порешили. Все потом пожимали Саиду руки, демонстрируя моральную поддержку. А ведь его реально тогда партаппарат мог "закатать в асфальт", как это делали с диссидентами, при привычном молчаливом согласии агрессивно-послушного большинства. Вот таким отчаянным, смелым и справедливым был Саид.
Мы вместе с Саидом и часто по его инициативе (а он не мог сидеть ни минуты без дела и был великим выдумщиком и изобретателем разных проектов) создавали и участвовали в работе кыргызского отделения общества «Мемориал» - «Акыйкат-Мемориал», работали в Городском клубе избирателей, участвовали в создании Демократического движения Кыргызстан, были членами партии «Моя страна»… Выступали на многочисленных митингах за демократию и свободу.
И работали мы тоже вместе. Сначала в архиве, потом в Институте истории АН Киргизской ССР. Затем я перешел на работу в мединститут и за мной туда же перешел и Саид, вернувшийся из Ленинграда уже кандидатом исторических наук. Впоследствии он возглавил нашу кафедру. Затем Саид перешел в Высшую школу МВД и перетащил меня туда. Я потом со временем стал депутатом парламента и перетащил его пресс-секретарем спикера Законодательного собрания Жогорку Кенеша А.Эркебаева. Затем его пригласил академик В.М.Плоских на работу в КРСУ на свою кафедру истории профессором и для него наконец наступила длительная профессиональная стабильность.
Затем после окончания своей политической карьеры я тоже перешел на работу в КРСУ. Хотя Саида уже нет в живых давно, он скоропостижно умер в 2011 г., его здесь хорошо знают и помнят, и студенты, и преподаватели. Он ушел в 66 лет, после неудачной операции, хотя на вид ему было не больше 50. Всегда хорошо выглядел, а в это время был еще и счастлив в своей новой семейной жизни. Умер, как потом оказалось, от рака желудка, но он мне ни разу не говорил о своей болезни. Так, изредка жаловался на изжогу и язву желудка. Сказались на здоровье голодные студенческие годы.
За несколько дней до злополучной операции он заходил ко мне и мы разговаривали о наших дальнейших научных планах. Он дописывал свою докторскую диссертацию. Я ему дал свою книжку по национальной идентификации и социологии, чтобы почитал на досуге в больнице и определился с новыми темами для исследований. «Сообщи – в какой палате будешь лежать», - сказал я ему на прощание. Он ответил: «Не надо приходить, через неделю выйду и сходим по пивку».
13 сентября у меня в обед что-то екнуло в сердце, позвонил ему на сотовый телефон, но ответа не последовало. Потом еще звонил несколько раз – результат прежний. А на следующий день утром позвонил наш общий друг профессор истории Аскар Джакишев, он работал с Саидом на одной кафедре, вдруг спросил меня – ты слышал о Саиде? Что случилось? - вскрикнул я, предчувствуя беду. «Он умер. Внизу на первом этаже гуманитарного факультета поставили его фотографию с траурной лентой. Тело увезли родственники на родину. Похороны сегодня там на Иссык-Куле». Я в это время как раз приближался к гуманитарному корпусу КРСУ, шел на занятия. Забежал и воочию увидел то, о чем говорил Аскар. Произошло то, что никто не ожидал. Ушел из жизни небывалый оптимист, бунтарь, самый честный и справедливый человек на свете. Так, писали о нем его студенты в комментариях к его некрологу.
«А где наш Су-ба-кун? - так начинал Медет Садыркулов, - все наши общие и «тайные» кафедральные, а затем и партийные «вечери», когда не видел среди собравшихся Саида. Медет любил и очень уважал Саида за его прямоту, смелость, порядочность, ум. Они были очень похожи и своей отчаянностью, жизнелюбием. Теперь они снова вместе, как когда-то, и им, надеюсь, теперь не будет скучно на небесах.
У Саида остались наследники - дочь и сын. Имя сына назвать не могу из этических соображений, т.к. он носит другую фамилию. Саид сам узнал об этом незадолго до своей смерти и познакомился с ним, признав его. А дочь – Асель Бегалиева, вылитая папа, доктор исторических наук, работала деканом факультета Кыргызского экономического университета. Продолжая дело отца, завершила работу над докторской диссертацией и 24 декабря 2014 г. защитила ее. Сейчас живет и работает в США.
«Жаткан жерин жай болсун, топурагын торко болсун», - дорогой друг. Тебя так сейчас нам, стране не хватает. Мы всегда помним о тебе!
