Со времен обретения независимости моей родной страной, часто прогуливаясь по улицам Бишкека, я наблюдал женщину с малолетним ребенком. Это был мальчишка, который сначала лопотал как все малыши. Затем начал говорить и потом стал постепенно осмысливать городской мир. Первое, что я услышал от этого ребенка, было – «канча берди!?», т.е. «сколько он дал!?». Мальчик спросил это у матери, реагируя на те немногие деньги, которые я протянул ей в очередной раз. Не думаю, что в таком раннем возрасте он мог реально различить достоинство той не большой суммы. Это был, скорее всего, автоматический вопрос, заданный в процессе осваивания законов городской жизни, городских джунглей. Мальчишка рос и изучал эту жизнь и ее законы, засыпая в объятьях своей матери в холодных подвалах, обогреваясь поутру в первых лучах утреннего солнца на улице. Это был тот энциклопедический материал бродячей жизни, с которым ему приходилось сталкиваться каждый день, осваиваться и привыкать. Другой жизни у него отродясь и не было. Так и рос он, скитаясь по улицам Бишкека со своей мамой. Это был мир на двоих: мама и сын. А вокруг темный, дикий лес, состоящий из людей и зданий… Не было у мальчишки ни школы, ни школьных знаний, ни собственного здания, где мог бы жить по человечески… Была у него только мама. В этом был для него весь мир, по человечески святой, ибо нет связи священней чем между матерью и ребенком. Одновременно, мир этот был по человечески жестокий, среди равнодушия окружающих, мимо снующих людей и живущего своей жизнью государства.
Словом джунгли. С теми же правилами выживания сильнейшего, с не менее серьезными угрозами, возможностью остаться без еды и хлеба. С единственным теплом собственной мамы. Забытые богом и миром два одиночества, бродящие в городских джунглях…
Последний раз я их встретил на дзержинке. Мальчишка спал на скамейке. Мать сидела рядом. По матерински бдила, оберегая сон своего сына - смысла своего не простого существования. Она была по-матерински счастлива и по бедняцки богата – рядом спало ее чадо, в котором был сконцентрирован весь мир, все ценности, все тепло. Я протянул ей деньги и спросил, откуда она родом. Она ответила, что из Балыкчи. Спросил, почему она не вернется. Ответила, что подумывает об этом. Попросил позвонить мне, мне хотелось хоть чем то помочь. В ответ - «как позвонить?». Меня осенило – «она не знает как это сделать!». Действительно, не знает! Обитая в мире людей и технологий, ей, им многое было не доступно, техника, прогресс. Они жили прячась, их смысл жизни, как и сама жизнь был прост – выжить.
Ситуация была патовая, у меня был жуткий цейтнот, у нее полное незнание современного мира и его технологий. Уже давно нет больше простых советских автоматов с двушками, горсправки, служб, занимающихся такими людьми и так далее. Нет больше и того государства. На смену пришли сотовые телефоны, интернет и вместе с этим индивидуализация и полная изоляция друг от друга. Разумеется, ни мальчишке, ни его матери не могли быть известны эти новшества. Они жили в городе, но как будто бы в лесу. Осторожно продвигаясь в этих джунглях на ощупь, следуя примитивным инстинктам: поесть, поспать, проснуться, не потерять друг друга. Это были своего рода городские маугли. А вокруг развивался интернет, происходили изменения, сам мир менялся. Мир, который для обычных людей стал больше виртуальным, мир индивидумов, которые уже общались, дружили и любили виртуально.
Потом я несколько раз искал их, и там на Дзержинске, и проезжая по городу, всматриваясь в лица людей. Надеясь, что никто не нарушил их мир по своему простой и гармоничный.
Так и бродят, где то, два одиночества. Два маугли в большом городе, среди суетливых людей. Приспособившись, как та лиса в Берлине. Маугли наших дней.
Дамир Абдраев
