Автором первого в истории теоретического труда о военной стратегии, как известно, считается китайский историк и мыслитель IV в. до н.э. Сунь-цзы, написавший знаменитый трактат «Искусство войны». Военные мыслители античности Секст Юлий Фронтин и Оноссадр ввели термины «стратегикон», «стратегология», под которыми понимались способы ведения войны.
Выдающимся теоретиком войны в ХIХ в. стал прусский генерал, военачальник, теоретик и историк Карл фон Клаузевиц (1780-1831. Принято считать, что его трактат «О войне» (нем. «Vom Kriege») оказал самое большее влияние на военачальников XIX-XX вв., чем любая другая книга в мире о войне. В отличие от других военных авторов, его особенно сильно занимали молниеносные наполеоновские войны, рассчитанными не на измор, а на сокрушение противника. Задолго до многих военных авторов он увидел принципиальное различие между аккуратными «кабинетными войнами» XVII-XVIII вв. и молниеносными кампаниями Наполеона Бонапарта в общем, и Александра Суворова, в частности.
Исходя из своих наблюдений Клаузевиц даёт следующее определение войне как социокультурному феномену: «…Итак, война - не только подлинный хамелеон, в каждом конкретном случае несколько меняющий свою природу; по своему общему облику (в отношении господствующих в ней тенденций) война представляет удивительную троицу, составленную из насилия, как первоначального своего элемента, ненависти и вражды, которые следует рассматривать, как слепой природный инстинкт; из игры вероятностей и случая, обращающих ее в арену свободной духовной деятельности; из подчиненности ее в качестве орудия политики, благодаря которому она подчиняется чистому рассудку». Первую из этих трех сторон Клаузевиц относил к народу, вторую к полководцу и его армии, третью - к правительству…
«Троица Клаузевица» и стала мотивом написания, фундаментом всей его книги, которая связала все его разрозненные идеи, факты и концепции в целостную теорию.
Клаузевиц первым провёл различие между ограниченной и тотальной войной, принявшей в XX в. форму мировых войн. Одной из целей Клаузевица было раскрытие секрета необычайного успеха Бонапарта на полях сражений и его поражений. При анализе поражения Наполеона в России в 1812 г. он писал: «Россия не такая страна, которую можно действительно завоевать, то есть оккупировать; по крайней мере этого нельзя сделать ни силами современных европейских государств, ни теми 500 000 человек, которых для этого привел Бонапарт. Такая страна может быть побеждена лишь собственной слабостью и действием внутренних раздоров. Достигнуть же этих слабых мест политического бытия можно лишь путем потрясения, которое проникло бы до самого сердца страны… Поход 1812 года не удался потому, что неприятельское правительство оказалось твёрдым, а народ остался верным и стойким, то есть потому, что он не мог удаться».
Клаузевиц считал, что одной из главных составляющих успеха любой армии в условиях хаоса войны является «полнокровное чувство победы», т.е. победные психология, дух, мораль. Таким образом, война есть «продолжение политики иными средствами».
В древние времена войны первоначально происходили в форме кратковременных походов на сравнительно небольшие расстояния, но затем Александр Великий, Ганнибал, Гай Юлий Цезарь и другие полководцы начали предпринимать длительные операции в удалённых местностях.
В средние века обычными были ограниченные по целям и масштабам междоусобные войны. Действия их участников характеризовались обычно нерешительностью и отсутствием централизованного стратегического руководства. Осада замков и крепостей продолжалась годами, а крупные сражения происходили редко. В отличие от этого, Чингизхан и другие монгольские полководцы действовали решительно, осуществляли скоординированное стратегическое наступление на большую глубину.
В XVII-XVIII вв. европейские армии стремились выиграть войну путём искусного маневрирования на коммуникациях противника, затрудняя тем самым снабжение его войск, а также путём блокады и захвата его крепостей. Такая стратегия предполагала развёртывание основных группировок войск вдоль границ государства и создание системы крепостей для прикрытия территории страны и отражения агрессии.
В противоположность этому российские полководцы П.Румянцев и А.Суворов достигали стратегических целей сосредоточением сил на решающих направлениях, решительным наступлением, смелым маневром. Великий Наполеон действовал решительно и стремился к достижению победы над противником в одном генеральном сражении.
Во второй половине XIX в. совершенствование вооружения увеличило боевые возможности войск, использование железных дорого позволило ускорить передвижение массовых армий, обеспечить их снабжение и сосредоточение в намеченных районах, а применение телеграфа дало возможность оперативно управлять войсками, действующими на нескольких направлениях. Эти изменения потребовали развития военной теории. В Германии этим занимался начальник немецкого генерального штаба генерал Альфред Шлиффен, развивавший идею разгрома противника первым ударом силами мощного стратегического эшелона. Во Франции военный деятель и теоретик, главнокомандующий союзными войсками Антанты маршал Фердинант Фош основной формой стратегических действий также признавал наступление и требовал сосредоточения сил по внутренним операционным линиям с целью разгрома важнейшей группировки противника.
Стратегические концепции большинства европейских стран перед Первой мировой войной предполагали ведение непродолжительной войны. Однако война затянулась, превратилась в позиционную и обе стороны долгое время не могли найти выход из образовавшегося «позиционного тупика».
Опыт Первой мировой войны показал возможности нового оружия — авиации, танков и подводных лодок. Это вызвало появление теорий достижения победы путём «воздушной войны» (генерал, военный теоретик Джулио Дуэ в Италии, развивавший теорию воздушной войны и выдвинувший идею проведения массированных бомбардировок городов, чтобы вынудить врага к капитуляции), «танковой войны» (военный историк и теоретик, генерал, первым в мире разработавший и осуществивший танковый прорыв Джон Фуллер в Великобритании, генерал бронетанковых войск Гейнц Гудериан в Германии), «подводной войны» в акватории мирового океана. Командование Великобритании и США придерживалось стратегии «морской силы», французское командование исходило из стратегии позиционной войны, а в нацистской Германии разрабатывалась концепция «молниеносной войны» (блицкрига). Советская стратегия исходила из того, что цели будущей войны будут достигаться решительным наступлением и согласованными усилиями всех видов вооружённых сил — разгром врага «на чужой территории, могучим ударом, малой кровью».
Однако Вторая мировая война оказалась во многом не такой, как представляли себе будущую войну военные мыслители различных стран. Она превысила по продолжительности Первую мировую, но в отличие от неё оказалась гораздо более маневренной.
Появление ядерного вызвало необходимость разработки ядерной стратегии. Развитие информационных технологий привело к появлению концепции сетецентричной войны.
С тех пор теория войны обогатилась множеством новых положений различных военных деятелей, стратегов и теоретиков, как Гельмут фон Мольтке, Генрих Жомини и многие другие, которые раскрыли войну как политический, военный, социальный феномен и т.д.
Как известно, ныне военная стратегия включает следующие виды войн: малые войны, обычные войны, региональные войны, мировые, отечественные, гражданские, империалистические, революционные, а сейчас еще и гибридные войны. Восстания, мятежи, бунты, революции тесно связаны с войнами, вызывают, провоцируют войны или являются следствием разных войн. В настоящее время большое распространение и развитие получил термин «гибридной войны», который стал объектом пространного анализа со стороны теоретиков, должностных лиц, определяющих политику и наблюдателей особенно после того, как Россия оккупировала Крым в марте 2014 г.
Эта тема перестала быть предметом изучения только со стороны военных стратегов, и вошла в более широкую политическую область в качества существенного для Запада вызова безопасности. Поэтому попытаемся порассуждать о гибридной войне в аналитическом и историческом контексте.
С марта 2014 г., со времени российского присоединения украинского Крыма, анализы по вопросам гибридной войны начали расти в геометрической прогрессии. Гибридная война перестала быть темой, интересной только военным, она широко вошла в публичную сферу. Все вдруг стали разрабатывать стратегии укрепления обороны и предотвращения гибридных атак. Сказанное относилось и к историческому прошлому, поскольку гибридные войны происходили в древности, средние века и в новое время.
Гибридная война является видом враждебных действий, при котором нападающая сторона не прибегает к классическим военным действиям, а подавляет своего противника, используя сочетание операций, диверсий, информационной войны, а также оказывая поддержку повстанцам, действующим на территории противника.
Нападающая сторона осуществляет стратегическую координацию указанных действий, сохраняя при этом возможность отрицания своей вовлечённости в конфликт. Классическими примерами гибридных военных действий в конце 20 – начале 21 вв. называют войны в Афганистане (действия СССР в начальный период афганской войны (1979-1989), а также действия США, КНР и других государств по поддержке моджахедов).
Первым военным теоретиком, предсказавшим характер новых гибридных войн 20 в., неготовность государственных силовых структур противостоять этим угрозам стал Е.Э. Месснер – полковник Генштаба Русской армии, в гражданскую войну воевавший на стороне белых. Профессор военных наук, известен как автор концепции «Мятежевойны», представленной в книге «Мятеж – имя третьей всемирной», изданной в Буэнос-Айресе в 1960 г. Месснер дал определение новой форме войны: «…создалась новая форма вооруженных конфликтов, которую назовем мятежевойной, в которой воителями являются не только войска и не столько войска, сколько народные движения. Если в войнах классического типа психология постоянных армий имела значение, то в нынешнюю эпоху всенародных войск и народных воюющих движений психологические факторы стали доминирующими. Народное движение – сугубо психологическое явление. Война войск и народных движений – мятежевойна – психологическая война».
В другой своей книге «Вселенский тайфун», изданной в 1971 г., он описал всё разнообразие «мятежей», главенствующими из которых указал мятежи «религиозные», «этнографические» и «племенные», отодвинув «идеологические» на задний план: «В прежних войнах важным почиталось завоевание территории. Впредь важнейшим будет почитаться завоевание душ во враждующем государстве. Воевать будут не на двухмерной поверхности, как встарь, не в трехмерном пространстве, как было во времена нарождения военной авиации, а в четырёхмерном, где психика воюющих народов является четвёртым измерением…»; «Воевание повстанцами, диверсантами, террористами, саботажниками, пропагандистами примет огромные размеры…».
Гибридные войны не меняют сущность войны, основой которой остается насилие. Их цель тоже, а именно, использовать угрозу применения или применение организованного насилия для получения физических или психологических преимуществ перед противником. Однако, изобилие терминологии — «гибридная», «асимметричная», «неконвенциональная», «нелинейная», «нового поколения», «четвертого и пятого поколения», «серая» и т.п. война — отражает трудности, с которыми сталкиваются стратеги и теоретики при классификации сложных вооруженных конфликтов ХХI в. Хотя термин «гибридная» является сейчас самым используемым и он не единственный для описания этих войн. Проблему усложняет тот факт, что при многих вооруженных конфликтах размывается грань между войной и миром, используются инструменты, которые традиционно не являются частью военных действий. Поэтому эксперты должны уметь рассматривать широкий круг угроз, идентифицированных как гибридная война.
Стратеги должны решать, как наиболее эффективным способом справляться с методами, применяемыми противником, будь он государственным или негосударственным актором. Ответная реакция может включать применение специфических политических, информационных, экономических, дипломатических и даже военных средств. Более сложные угрозы требуют целостного государственного или комплексного подхода. Обычно наилучшая стратегия включает координацию и направление всех эффективных инструментов государственной мощи, независимо от того, каким образом определена угроза. Но надо помнить, что в случае нынешних отношений соперничества между Западом и Россией, искушение характеризовать эту конкуренцию как гибридная война может взорвать ситуацию в сфере безопасности, как это имеет место в нынешнем вооруженном конфликте между РФ и Украиной.
В науке в настоящее время уже существует множество определений гибридной войны. «Гибридная война» – это современный вид войны, которая ведётся не столько военной техникой, сколько силами политической пропаганды, террора, дезинформации. «Гибридная война — это совокупность действий, направленных на разрушение всех основных геополитических пространств общества-соперника, то есть на его абсолютное сокрушение» и т. д.
То, как определено это понятие говорит о том, как государства воспринимают и реагируют на гибридные угрозы, а также, какие государственные ведомства принимают участие в противодействии им.
Один из подходов к гибридной войне основывается на исторической перспективе. В этом случае термин «гибридная война» определяется как просто параллельное использование конвенциональных и нерегулярных сил в одной военной кампании. Военный историк Петер Р. Мансоор, например, определяет гибридную войну как «конфликт, подразумевающий сочетание конвенциональных военных сил и нерегулярных сил (партизан, повстанцев и террористов), которые могут быть государственными или негосударственными акторами, действующими во имя достижения общей политической цели». С этой позиции гибридная война не является чем-то новым.
Есть множество примеров гибридной техники на тактическом, оперативном и стратегическом уровне, уходящих далеко в прошлое. Например, ко временам Пелопонесской войны, восстания Спартака, вытекающих из трудов Сунь-цзы. «Нерегулярные бойцы», в нашей диссертации таковыми рассматриваются повстанцы, доказали, что могут стать ужасом и проклятием для многочисленных регулярных вооруженных сил. Такие огромные армии, как армия Наполеона или Гитлера с большим трудом боролись с партизанами, которые нападали на базы снабжения и линии коммуникаций. Со временем они начали оказывать существенное влияние на военные кампании, частью которых они становились. Недавние антиповстанческие кампании в Ираке и вторая победа талибов в Афганистане показывают, насколько трудно победить убежденных нерегулярных бойцов.
В 2000-х использование термина «гибридная» стало обычным способом описания современной войны из-за увеличивающейся изощренности и смертоносности негосударственных акторов. В определениях гибридной войны подчеркивалось слияние конвенциональных и нерегулярных подходов во всем спектре конфликтов. К примеру, в 2007 г. один из теоретиков этой концепции Ф.Г.Хоффман характеризовал гибридную войну как «Угрозы, которые включают полный спектр разных способов ведения военных действий, в том числе использование конвенциональных способностей, использование тактики нерегулярных сил, террористические действия с применением недискриминирующего насилия и принуждения, беспорядки, инициированные преступными элементами, применяемые обеими сторонами и разными негосударственными игроками». В прошлом, конвенциональные и нерегулярные операции проводились параллельно, но отдельно друг от друга, а не как сейчас. Операции, проводимые нерегулярными бойцами, раньше обычно считались вспомогательными для кампаний регулярных вооруженных сил.
До 2014 г. наиболее часто приводимым примером гибридной войны, был конфликт между Израилем и «Хезболла». Проиранская группировка «Хезболла» стала неожиданностью для Израиля изощренным сочетанием партизанской и конвенциональной военной тактики, более эффективным использованием для пропаганды и агитации Интернета и других медиа. Примеры «Хезболла», партизанов в Чечне и Исламское государство (ИГ), демонстрируют, что современные оружейные системы существенно повысили смертоносность негосударственных акторов.
Развитие информационных технологий также дало этим группам беспрецедентную возможность принимать участие в информационной войне и эффективно конкурировать с государством при формировании общественного мнения. Обзор обороны США за 2010 г. подтвердил эти изменения, дав определение гибридной войны следующим образом: «сегодняшние гибридные подходы могут касаться противников, являющихся государствами, которые используют расширенные формы войны, возможно, используют прокси-силы для принуждения или запугивания, или негосударственных акторов, которые применяют оперативные концепции и высокотехнологические способности, обычно ассоциируемые с государством».
В число российских методов 2014 г. в Украине входили традиционное сочетание конвенциональных и нерегулярных боевых операций, а также поддержка и покровительство политических протестов, экономическое принуждение, кибер-операции и интенсивная дезинформационная кампания. В одном из своих интервью бывший генсек НАТО А.Ф. Расмуссен, обрисовал российскую тактику как «гибридную войну», которую он определил, как «сочетание военных действий, тайных операций и агрессивной программы дезинформации».
«Военный баланс» от 2015 года дает комплексную дефиницию последних проявлений гибридной войны, ставя ударение на применяемые методы, «использование военных и невоенных средств в интегрированной кампании, направленной на достижение эффекта неожиданности, захвата инициативы и достижения психологического и физического превосходства с использованием дипломатических средств; изощренных и быстрых информационных, электронных и кибер операций; тайных, а иногда и явных военных и разведывательных действий; и экономического давления».
Новые определения отличаются от прежних тем, что делают ударение на невоенные методы конфликта и информационную войну. Это является наиболее отличительной чертой последних описаний гибридной войны на Ближнем Востоке и Украине. ИГ, например, эффективно сочетало конвенциональную, партизанскую тактику и жестокие акты терроризма с беспрецедентным для негосударственного актора использованием пропаганды и информационной войны. Глубоко продуманные кампании в социальных медиа прославляли его цели, а высококачественная пропаганда помогала группировке рекрутировать в свои ряды тысячи иностранных боевиков. Информационная война России против Украины нейтрализовали способность украинских властей реагировать, а широкое применение технологий использования СМИ размывало грань между правдой и ложью, создавая альтернативную реальность, ослабляя управление страной и подрывая восприятие легитимности украинского государства.
Продюсер российского ТВ Петр Померанцев оценил этот «Блицкриг» больше, чем традиционная информационная война: «Новая Россия не просто занимается мелкой дезинформацией, подлогами, враньем, утечками и кибер-саботажем, обычно ассоциируемыми с информационной войной. Она заново изобретает реальность».
Возможно, концепция гибридной войны мало что добавляет к идее «асимметричной войны». Этот термин, получивший популярность после окончания Холодной войны, должен характеризовать виды стратегий и тактик, используемых государствами и негосударственными субъектами, являющимися оппонентами США и их союзников для противодействия полному технологическому и военному превосходству Запада. Однако, т.н. «асимметричные» методы войны, по существу противопоставляющие силу одного против слабостей другого, всегда были присущи успешным военным стратегиям. Многие из элементов гибридной войны являются предметом дискуссий, например, о «войне четвертого поколения», спорной теории, появившейся в 1990-х. Ключевой концепцией для этой войны является использование новых информационных технологий, которые позволяют негосударственным военным акторам подрывать волю государств бороться с ними, целенаправленно воздействуя на факторы, принимающие решения, и на общественность посредством глобальных сетевых СМИ и Интернета.
Последние определения гибридной войны подобны тем, что имеют место в китайской теории «неограниченной войны». В ней предлагаются методы войны, которые позволят странам как Китай противостоять оппонентам, располагающим превосходящими военными технологиями. Неограниченная война подразумевает использование множества средств, как военных, так и невоенных, для нанесения врагу «ударов в спину» во время конфликта. В одном интервью один из авторов этой концепции заявил, что «первым правилом неограниченной войны является то, что нет никаких правил, нет никаких запретов». Поэтому она охватывает такие методы, как компьютерное хакерство, подрыв банковской системы, рынков и оборота денег (финансовая война), терроризм, распространение дезинформации в СМИ и ведение боевых действий в городских условиях.
Таким образом, в заключение надо сказать, что понятие «современная война» значительно расширяется, чем это было прежде, охватывая все новые и новые социальные, правовые, психологические и моральные измерения, с которыми военная сила некогда была связана в меньшей степени.
Ильяс Курманов, кандидат политических наук
