С калмыками у меня образовалась хорошая связь ещё со времён учебы в ЛГУ.
На курс старше меня учился Зоригт (Анатолий) Золтоев, этнограф из Бурятии. Интеллектуал и великий рассказчик. Прекрасный повар и любитель пива. Он знал о нас, казахах, узбеках, Чокане Валиханове и что он писал о кыргызах и т.д. практически все. В отличие от нас. Мы не знали о бурятах практически ничего. И выглядели глупо.
Когда мы сидели со своими историками в общежитии, Зоригто покорял нас всех своими глубокими знаниями и интересными рассказами. А познакомились мы внезапно. Я думал, это японец, так хорошо он был ухожен и модно одет, чем серьезно отличался от всех нас, советских совков. Но оказался родом из Улан-Удэ, центровский парень. С соответствующими, как сейчас говорят, «балконскими замашками». Короче говоря, был нашим отечественным плейбоем.
Вот и втянул меня непроизвольно в «монгольский мир», где я познакомился с замечательными джигитами — бурятами и калмыками. Многие из них впоследствии стали успешными учёными, политиками и бизнесменами. Но самое главное, Зоригт открыл нам глаза на другой мир, который мы раньше не знали. Точнее знали, но забыли, т.к. после бегства из Сибири в 13-15 веках в Туркестан мы перестали контачить с нашими оставшимися там предками и соседями.
В Питере учились главным образом народы из РСФСР, российских автономий. Народы северного Кавказа, Сибири, Дальнего Востока, из Карелии, Коми... Из союзных республик студенты ехали учиться главным образом в Москву. Там кыргызы чаще общались с казахами. Мы же, питерские студенты, общались больше с бурятами и калмыками, якутами и хакасами, алтайцами и тувинцами. Представителей союзных республик было очень мало, кроме кыргызов. Я это связывал с тем, что в 1934 г. Ленинград взял шефство над Киргизской ССР. И кыргызы больше чем другие союзные народы ездили учиться сюда.
Мой отец тоже здесь учился с 1945 по 1949 годы, став первым юристом с высшим образованием. И, возможно, первым выпускником-кыргызом, окончившим ленинградский университет. Его институт после первых дней Октябрьского переворота 1917 г. был выделен из СП(б)ГУ, а потом вновь слился с юридическим факультетом ЛГУ, кажется, в 1954 г. Эти хаотичные пертурбации с юристами происходили, потому что питерская профессура, выученная на теории правового государства, отказалась признавать ленинские бредни о государстве диктатуры пролетариата. И пошло-поехало по всей стране. Вместо юрфаков университетов юристов стали готовить на краткосрочных курсах марксизма-ленинизма и в ПТУ.
В Питере я познакомился с замечательными парнем калмыком, который учился заочно, но поразил меня своим глубоким знанием поэзии. Его звали Василий Насунов, он был однофамильцем великолепного калмыцкого поэта Джангра Насунова, напоминавшего и внешне, и внутренне Сергея Есенина, к творческой лирике которого я был неравнодушен благодаря моему другу Джаныбеку Адышеву, учившемуся в это время в МГУ.
Вася подарил мне его поэтический сборник степной поэзии, которая кружила голову степных и питерских красавиц.
Обучаясь в московской аспирантуре, я тоже стал дружить с бурятскими и калмыцкими аспирантами. Серьезными и мощными ребятами с могучим интеллектом и харизмой, мужеством и отвагой. Все наши конфликты с местными или заезжими заканчивались разгромом нападавших. Нас боялись и избегали конфликтов с нами. Возмездие наступало немедленно. Ордынцы никому не давали спуску.
Я по советской истории, ещё с Питера помнил, что джунгары, то бишь нынешние калмыки, были нашими заклятыми врагами, поэтому бились насмерть (хотя эти байки оказались преувеличением и продуктом советской пропаганды). Поэтому первые наши встречи были недружелюбными. Но после первого опыта мирного общения все потихоньку успокоились, разговорились. Стало на свои места. Мы стали ценить друг друга за такт, умение ладить и прощать обиды. Общение с ними стало очень полезным, как изменилось и наше отношение к другим народам России. Исчезло прежнее недоверие, построенное на незнании и неверных оценках.
Они оказались великолепными друзьями, чего раньше не видел и не ожидал.
Сейчас один из них, чеченец Абдулла Даудов, между прочим наш земляк из Джалал-Абада, является доктором исторических наук, профессором, руководителем исторического факультета СП(б)ГУ, ныне Института истории. Во время последней нашей встречи он изъявил огромное желание приехать на свою родину в Кыргызстан. Пройтись по родным улицам, увидеть свою школу, увидеть своих одноклассников… С возрастом мы все становимся сентиментальными.
Моим близким другом стал ингуш мастер спорта СССР по вольной борьбе Сейпуддин Ахметов, умница, ныне кандидат исторических наук, московский бизнесмен. Гражданская война в Чечне раскидала моих друзей по всему миру. Одни сейчас живут в Швеции, другие в Москве и Питере, третьих уже нет. Среди них весельчак и балагур, всеобщий любимец кумык Нурлан Турлов, суровый силач осетин Олег Фидаров, поэтичный чеченец Ильман Юсупов…
Друг и однокурсник из Архангельска Александр Чистиков остался в Питере, доктор исторических наук, профессор Института истории АН РФ.
Другой мой друг, аспирант Питерского финансово-экономического института бурят Баир (Иосиф) Павлов стал доктором экономических наук, депутатом Госдумы РФ, председателем Нацбанка, вице-премьером правительства Бурятской Республики.
Что удивительно, у нас в университете преподавали бурятские и калмыцкие профессора, осевшие в северной столице и ставшие питерцами. Их было очень много, в сфере науки, искусства, образования, в чем я убедился, когда ходил на их землячества. А у нас там работал только один профессор Аскар Акаев и кандидат экономических наук Асан Иманкулов. Вот тебе и «кыргызское великодержавие». Представителей высшей интеллигенции с питерской закваской у них было гораздо больше, чем у всего вместе взятого Туркестана. И масштаб деятельности тоже.
В московской аспирантуре, куда я случайно поступил благодаря Ишенгуль Садыковне Болджуровой, работавшей в Институте истории АН КиргССР учёным секретарем, она дала направление простому работнику архива, за что ей очень благодарен (был готов от отчаяния поступать даже в заочную местную аспирантуру), я снова стал открывать «новые университеты». Во время сдачи экзаменов в Институт истории СССР АН СССР, проходившие на конкурсной, а не как обычно целевой основе (лишь бы не получить двойку и зачислят), познакомился со многими ребятами разных национальностей, осетинами, абхазами, калмыками, молдаванами, украинцами и т.д. Среди нас самым лучшим был молдаванин, он всем нам помогал на экзаменах, писал шпоры, но сам, к нашему искреннему сожалению, не прошел конкурсный отбор. Благодаря ему мы сильно зауважали молдаван.
Спустя многие годы я познакомился в Лондоне и подружился с Николаем Киртоаке, лидером молдавских либералов, советником президента Мирчи Снегура, свободно говорившем на 4-х иностранных языках. Как он блистал и сверкал своим красноречием на английском форуме молодых политиков в Лондоне в 1995 году ?! Я уже не удивлялся…
Нам кандидатам в аспиранты повезло, мы умели выкручиваться. Поступил и я, хотя был гораздо слабее, как и многие другие, нашего молдавского друга. Убежден, у него потом все получилось. Провожали мы его всем хором…
В аспирантуре у нас образовалась мощная влиятельная группировка из кыргызов, калмыков, бурятов, как некогда в Питере. «Привычка — вторая натура». Позднее к нам присоединились грузины, туркмены, болгары, монголы и венгры…
Из кыргызов был Айдар Кочкунов, ныне доктор исторических наук, этнограф, в то время восходящая звезда советской этнографии, из бурят Юра Данилов, археолог, из калмыков Басан Баваев, он стал мотором нашей кампании, калмыцкий Трамп в прямом и переносном смысле, человек-праздник. У него была своя машина «Жигули» 6 модели, на которой мы разъезжали по всей Москве и вели светский образ жизни, а также Саша Насунов, будущий мэр Элисты, калмыцкий Брюс Ли. Все они потом блестяще защитили свои кандидатские и докторские диссертации на зависть зубрилам и буквоедам.
Время от времени по выходным дням к нашей «бит-группе» и «половецким пляскам» присоединялись микробиолог Джаныбек Адышев и физик Жоомарт Оторбаев, вместе с нами грызшие гранит науки в московской аспирантуре. А так обычно пропадали в своих лабораториях с раннего утра до глубокой ночи.
Накануне окончания учебы наши калмыцкие друзья предложили нам прокатиться до Калмыкии и заработать деньги на защиту, что мы с огромным удовольствием и сделали. Совершили интересную поездку по маршруту Москва—Ставрополь—Элиста.
До Ставрополя мы с Айдаром добирались как «белые люди» в двухместном купе (было оказывается такое чудо), а из Ставрополя в Элисту как «рабы на галерах» в антисанитарных условиях. Но благо в Элисте, который оказался очень чистеньким и аккуратным небольшим городом, нас шикарно встретили и отмыли в бане, после чего мы месяц отдыхали в Тавн-Гашунском районе, в одном калмыцко-казахском селе, строя для местных овец кошары.
Это был чудесный месяц отдыха и знакомства с прекрасной Калмыкией, такие незабываемые встречи и вечера, когда мы изредка видимся с большими друзьями. Провожали наши калмыцкие друзья нас с большим почетом. Организовали в аэропорту в ресторане шикарный банкет с участием самого начальника. Несколько рейсов пришлось пропустить. Даже прослезились напоследок.
В чем суть моих воспоминаний, и призыва Болота Шамшиева «выйти из юрты», которые некоторые, не понимая о чем речь, сходу и категорически по-большевистски, по-другому не умеем, начинают отвергать и опровергать… Речь идёт о том, чтобы открыть для себя неизвестный и прекрасный окружающий мир.
Р.S.: Незадолго до смерти мы сидели с великим Болотом Шамшиевым, нашим гением, в одном уютном ресторанчике, в теплой обстановке. Он тогда сказал очень глубокие слова, удивил меня: «Кыргызы должны выйти из юрты, в которой мы жили 3000 лет!» Когда мы выйдем из нее перед нами откроются новые горизонты, возможности и перспективы. Ведь мы — центр, страна, мир, где должны встречаться разные цивилизации и народы. Мы должны открыть новый путь, а не заниматься мелочью, которую умеют все. Иначе бог не сохранил бы нас как народ. Мы должны выполнить свою историческую миссию для человечества.
