Всегда любила танцевать, в детстве и юности с удовольствием занималась. Особенно выделяла народные танцы. Мне нравился этот способ путешествий по казалось тогда недоступным странам и континентам. Ты танцуешь и через транс музыки, движений плюс разыгравшееся воображение на основе прочитанного в журнале «Вокруг света», увиденного в «Клубе кинопутешествий» погружаешься в ту или иную культуру.

Первым моим публичным танцем был выход северных народов в пляске дружбы народов на утреннике в школе. Моя шубка была обита мехом от старого маминого пальто, мои и без того монголоидные глазки были вытянуты и подретушованы классной руководительницей, и на мне были белые меховые кроличьи рукавички. Наверное, этот интернациональный образ под песню-мимикрию о северных людях «Мы поедем, мы помчимся» был несколько комичным и наигранным, но я чувствовала себя частичкой тундры, где жил олень, который еще со сказки «Снежная королева» был предметом моей белой, совсем не ледяной зависти. Помню, как я каждый раз вздрагивала, когда она, моя ровесница-разбойница, щекотала ему шею лихим ножом. А пушистые хаски до сих пор в моих мечтах и моем аватаре. И сам танец… «Мы поедем, мы помчимся»!

Еще тогда возникло смутное понимание, что танец — это не просто часть «этнографического, культурного комплекса народов мира», как кондово обозначалось в учебниках, и не пьяный угар веселого застолья из пролетарско-коммунной эстетики. А нечто большее, значительнее.

Подозреваю, что народы, у которых есть танцы, пляски, не просто задорны, но и как-то больше объединены, мобилизованы что ли. Народный танец, как коллективный ритуал, плечом к плечу, в одном вихре... по кругу. Коллективный транс, посредством которого люди чувствуют друг друга, общую цель, динамику, общность. Возможно, поэтому у многих народов до сих пор этот ритуал предупреждает коллективный поход на охоту, войну или, наоборот, общий призыв к миру, объединению, к солнцу. Помнится, индейцы, закопав «топор войны», сопровождали это ритуальными танцами, наверное, потрясающими, гораздо круче, чем даже югославский Чингачкук – Гойко Митич.

Как-то в Стамбуле, на большом празднике тюркских народов нас, кыргызскую делегацию, поселили в одной гостинице с чеченской. Ну, и намекнули, чтобы мы лишний раз не выходили без надобности из номеров, не рисковали. Вечером в холле раздалась дробь и необычная для нас музыка, там собрались наши соседи-чеченцы. Любопытство победило. В небольшом самопроизвольном кругу происходило нечто, что перевернуло мое восприятие об этом демонизируемом народе, тогда еще не утихли отзвуки русско-чеченской войны. Такого я не видела больше никогда, нигде. Как они танцевали! От мала, до велика! Нет, этот народ не сломишь, во всяком случае не ассимилируешь... танец не даст. В нем есть все: память, самость и пламя.

Потом, уже в Урумчи, в Кашгаре на площади, на импровизированной площадке пятничного базара пожилые аксакалы под удивительный древний ритм просыпались в юношей и горцев, оживала их кровь, природа.

Потом было испанское фламенко, «цыганский табор», греческий сиртаки, африканские, гавайские пляски…

… «у нас/у вас кыргызов, никогда не было танцев» – на протяжении всего моего любопытства заверяли меня люди. Здесь на моей земле, которая шептала другое.

Я не верила. Это невозможно, люди не могут только есть, пить и петь. Так не бывает...

Там, где есть страсть, жизнь, природа, там человек не может быть бесстрастным. Его не может не вдохновить танец тетеревов, перекаты камней в горной реке, грация коня.

И вот он появился.

Кто-то подсмотрел в случайной киноленте прошлого, в открывшихся архивах этот великолепный танец. Живой танец горца, охотника и чабана. Самозабвенный, отточенный, дикий, как миниатюра сцены на джайлоо – «Кара Жорго».

Он взбудоражил всех.

«Нонсенс, самодеятельность», – критично и снисходительно фыркнули профессионалы. Удивленно пожав плечами, задумались старики: «Да, было, было…» Когда-то давно говаривали еще старики уже этих стариков.

Зато люди на всех уровнях бросились в пляс, вне зависимости от возраста и пола.

Как будто им в жилах подсказала кровь. Как будто в Год коня одарив сказочным подарком.

И оживилась центральная площадь, танцплощадки, детские сады и той-кана.

Танец того самого иноходца, который был воспет в песнях, легендах. Черный иноходец, грива, дробь копыт, ветер в лицо...

«Марш ботой» Атая Огонбаева не потому ли так любим в народе? Закройте глаза, вспомните, вслушайтесь в ритм!

Не об этом ли поет наш комуз?!

- «Ты пел и танцевал! Проснись и вспомни. Ты был свободен!

- Ты несся на своем скакуне по джайлоо навстречу ветру!»

Иноходью,

как он – Кара-Жорго!

Жаркынай Куват