Часть II
В первой части публикации (11 августа 2023) я затронул актуальные вопросы (пост-) советской историографии Кыргызстана, которые требуют пересмотра и нового изучения на основе современных методов и концептов исторических исследований.
Во второй части я бы хотел начать разговор о советской теории «этноса и этногенеза», на которой была основана национальная политика и этнонациональная историография (историографии) Советского Союза в отношении «100 национальностей». Точнее, про ее критику с точки зрения современных принципов обществоведческой науки (истории, социологии, политологии, социальной антропологии), а также достижений в изучении этно-расовых отношений (Ethnic and Racial Studies) и национализма* (Nationalism Studies). И про необходимость отказа от этой теории в обновленной историографии стран нашего региона.
Тема многосложная, но специалисты так или иначе знакомы с постулатами теории. Поэтому после краткого вступления сразу перейду к критике основных элементов теории.
Я познакомился с советской теорией «этногенеза», изучая этнографию на первом курсе исторического факультета КГНУ осенью 1988 года (главным образом, на основе книг Юлиана Бромлея, 1921 - 1990). Только впоследствии я узнал, что его так называемая «дуалистическая теория» этногенеза является продолжением вненаучной «пассионарной теории этногенеза» Л. Гумилева (1912 – 1992), популярного фолк-историка, возведенного в ранг академического корифея (например, в Казахстане, один из столичных вузов до сих пор носит его название). Но основоположником теории считается русский эмигрант С. Широкогоров (1887-1939). Среди известных распространителей и исполнителей теории в СССР – в том числе через поддерживаемые государством исследования – Н. Марр (1864 – 1934), А. Удальцов (1883 – 1958), применительно к истории Центральной Азии – А. Бернштам (1910 – 1956), и другие.
В чем главные недостатки теории «этногенеза» и почему от нее нужно отказаться?
Во-первых, теория постулирует «эссенциализм» (от лат. essentia – «сущность», «бытность»), то есть, постоянность, неизменность «зародившихся» в древности «этносов» (за точку отсчета, обычно, берется год упоминания в письменных источниках). Другими словами, пройдя сквозь века и тысячелетия, сохранив каким-то способом свою «первозданность», «этносы» доживают до нового времени (XV-XVI века), когда получают «новое дыхание» (с присоединением к Российской империи, которая их «защищает» и «цивилизовывает»), а XX веке, точнее после 1917 года, благодаря Советской власти, эти «этносы» переходят на новый уровень «развития» и превращаются в «национальности», а если и в «нации», то обязательно «социалистические», ждущие своего слияния в единый «советский народ».
На примере Кыргызстана теория выглядит так: кыргызский этнос, упомянутый в китайских источниках в 201 году до н.э. – это тот же этнос, что и в 201 году н.э., и в 1201 году, и в 1921 году, и так далее, до нашего времени, и после. Считается, что это не просто один и тот же этноним, но один и тот же этнос–народ–национальность–нация, сохранивший свою «эссенциальность» (определяемое в советские времена через «материальную культуру»), которая, якобы, носила нюансированные различия даже между двумя близкими этносами с самого начала «зарождения» в начале веков до нашего времени. Точно так же, когда верят, что древние галлы – это «единственные» прародители современных французов, древние угры – современных венгров, древние эллины – современных греков, и так далее: каждая современная нация должна быть восходить от одного «этноса» – «этнического пучка» – бромлеевского «этникоса». Никакие перипетии истории, великие и малые переселения, большие промежутки времени, политические и прочие катаклизмы, трансформации в само– и экзо–идентификациях не в силах прервать «неразрывную преемственность» между «этносами», выраженные через этнонимы «гэкунь» – «цзянькунь» – «сяцзясы» – «цзилицзисы» в древнекитайских летописях, «кара-киргизы» в российских документах, «киргизы» в советские времена и «кыргызы» в постсоветском Кыргызстана.
Во-вторых, на основе изучения истории мировой деколонизации, результатов 70-летней советской национальной политики и постколониальных исследований есть все основания полагать, что теоретики и практики «этногенеза» стали соучастниками – непреднамеренно или нет, пусть остается на их совести – распространения советского колониализма. Дело в том, что теория «пере–классифицировала» многообразные (этнокультурные, конфессиональные, социальные, локальные и прочие) сообщества Российской империи - также как и «великорусскую» народность – в «национальные»**.
Советская власть взяла теорию «этногенеза» за основу «историографирования» всех подконтрольных «национальностей» для достижения следующих политических целей:
(1) «решения национального вопроса» в многомилионной, обширной, многоэтнической стране,
(2) объединения национальных республик вокруг российского «центра»,
(3) разделения исторических областей - потенциально оппозиционных и самостоятельных регионов - на множество этнонациональных автономий (которые при анти-большевистской альтернативе могли бы нивелировать свои различия, с образованием другого, например, буржуазно-демократического, варианта национально-территориального «размежевания» в Туркестане и других частях постцарского-российского пространства).
Так или иначе, советская концепция «этногенеза» стала основой для неоимперской политики «разделяй и властвуй», какими бы красивыми лозунгами не прикрывались большевистские вожди, не только в раннесоветский период, но и в течение всех лет власти, с 1918-го по 1991-ый.
(Продолжение следует)
Примечания:
* В современной обществоведческой науки (не-российской), «национализм» используется в нейтральном значении, например, как идеология и политика формирования национального государства.
** Формирование Советского Узбекистана через переписывание многих десятков локальных этнообщин в «узбеки» является одним из хорошо изученных примеров этой политики. Такая же политика этногомогинизации (другими словами «однородизации» или «ассимиляции») проводилась и в других этнонациональных республиках.
Автор: Аскат Дукенбаев, историк-преподаватель истории и обществоведения (Кыргызский государственный национальный университет, 1993), политолог-регионовед (Эдинбургский университет, 2001), политолог-исследователь (Университет Кент Стэйт, 2017).
